Николай II. Отречение которого не было

Главнокомандующий 3-й армией генерал Р. Д. Радко-Дмитриев, на войска которого был направлен главный удар германцев, докладывал в Ставку, что немцы сосредотачивают против него огромные силы. Радко-Дмитриев предлагал немедленно отвести войска, чтобы их сохранить. Но Ставка запретила генералу совершать отход. Великий князь еще жил недавними успехами своих войск, и сама мысль об отступлении казалась ему невозможной. Военный историк А. А. Керс-новский так оценивал эту позицию Николая Николаевича: «Ставка предпочитала скорее истребить все свои армии, чем уступить одну гуцульскую деревушку»[8].

28 марта английская разведка через военного министра лорда Китченера предупредила русское командование о готовящемся прорыве фронта. Однако и это предупреждение осталось без внимания.

19 апреля на русские войска в Карпатах обрушился ураганный огонь германских орудий. Всего за время четырехчасовой артподготовки немцы выпустили 700 тысяч снарядов. Это была самая большая концентрация артиллерии за всю Первую мировую войну. Началось самое крупное в ходе мировой войны наступление немцев.

Русская артиллерия молчала. Накануне немецкими диверсантами был взорван в Петрограде завод по изготовлению трубок для снарядов. Снарядов у малочисленных русских пушек практически не было. Под ураганным огнем противника русские несли страшные потери: численность дивизий сокращалась с 16 тысяч до 500 человек в день!

Германский артиллерийский кулак смял русскую оборону в районе Горлицы, и XI-я германская армия генерала А. фон Макензен устремилась вперед по Галицийской равнине. Находившийся тогда в войсках генерал А. И. Деникин вспоминал потом: «Весну 1915 года я запомню на всю жизнь. Тяжелая артиллерия немцев уничтожала целые линии русских окопов вместе с их защитниками. Мы не отвечали, так как нам нечем было отвечать. Наши полки, совершенно истощенные, отбивали штыками одну атаку за другой. Кровь текла непрерывно, ряды становились все реже и реже»[9].

Кроме прорыва на центральном направлении, немцы вели наступление в Карпатах и в Восточной Пруссии. Над русскими вооруженными силами нависла угроза общего окружения. Но даже в те дни Ставка продолжала неадекватно реагировать на происходящее.

Великий князь Николай Николаевич запретил отступать и связал руки способным армейским генералам. Эта тактика приводила к тому, что армейский командир, будучи прикрепленным к какой-нибудь географической точке, с обязательным «ни шагу назад!», оставался один на один с превосходящим противником.

Когда Николаю Николаевичу все же стало ясно, что сопротивляться при пятикратном перевесе противника, с молчащей артиллерией, не имея ни одной укрепленной позиции в тылу, просто безумие, и Радко-Дмитриев 30-го апреля получил разрешение отвести свои войска, положение было уже катастрофическим на всех направлениях. Николай Николаевич снял генерала Радко-Дмитриева с должности главнокомандующего 3-й армией, а генерала Драгомирова — с должности начальника штаба Юго-Западного фронта. Наказаниям подвергались именно те генералы, которые пытались противостоять губительным планам Главковерха.

Еще 14-го мая русские оставили Львов, а 22-го мая — Перемышль.

Между тем, по верному замечанию генерала Головина, «выход был только один: отвод всех армий вглубь страны, чтобы спасти их от окончательного разгрома и для того чтобы было с кем после восстановления снабжения продолжить войну. Но русская Ставка очень долго не могла на это решиться».

Великому князю казалось, что отступление вызовет недовольство в армии и обществе, плохо скажется на его собственной репутации, а потому он продолжал губительное упорство, обрекая армию на неоправданные потери.

Николаю Николаевичу было всегда свойственно бояться ответственности. Желая хоть как-то оправдать свое неудачное ведение войны и отвести огонь критики от себя, Николай Николаевич принялся активно муссировать слухи об «измене». Так родилось дело об «измене» жандармского полковника С. Н. Мясоедова.