Николай II

Впрочем, если честно сказать, эта заботливость была не более чем фасадом. Сфера его любви замыкалась в семейном кругу. Крайне чувствительный ко всему, что касалось его супруги и детей, он оставался безразличным к заботам других. Он любил Россию, но – издалека, как некую абстракцию, ну, а «конкретное» – это его маленький внутренний мир, это его дорогая Аликс и четыре девочки, которых она подарила ему за шесть лет супружеской жизни. Недуги, которыми страдала его супруга, в его глазах были существеннее, нежели болезненные невзгоды России. Чаепитие с супругой было для него важнее, чем прием министра. При том, что в стране происходили тяжкие события: забастовки, студенческие волнения, убийства крупных чиновников, – он охотнее фиксирует в своем дневнике такие вещи, как погода, прогулки на велосипеде и на лодке, томные разговоры тет-а-тет со своею несравненною Аликс. По всей видимости, этот «частный» по своему вкусу и темпераменту человек страдал от необходимости быть также и «публичным» человеком. Ему приходилось прилагать усилия, чтобы вытащить себя из уютного, мирного семейного очага и облачиться в тяжелый мундир государственных обязанностей. Его истинная жизнь протекала под домашним абажуром, у подола жены, а вовсе не за кабинетным рабочим столом лицом к лицу с министрами, которые наставительно вводят его в курс дел империи. Как только он покидал свой уютненький мирок, он казался пассивным, рассеянным и отделенным от других людей и происходящего некоей зоной холода. Что б ни случилось, он никогда не повышал голоса и никогда не гневался. Но отчего – по причине ли исключительной способности владеть своими импульсами или по причине полного отсутствия нервов? В своих «Воспоминаниях» Матильда Кшесинская утверждает следующее: «Одной из поразительных черт его характера было умение владеть собою и скрывать свои внутренние переживания. В самые драматические моменты жизни внешнее спокойствие не покидало его».[62] Но с точки зрения большей части лиц, к нему приближенных, эта высокомерная невозмутимость объяснялась не столько волею императора, сколько бессознательным проявлением. Посол Великобритании сэр Баченэн так отметил в своих мемуарах: «Обладая дарами, которые отлично подошли бы конституционному монарху, – живостью мысли, образованностью ума, усидчивостью и методичностью в работе, не говоря уже о необыкновенном личном шарме, – император Николай не унаследовал у своего отца твердого характера и способности к быстрому принятию решения, столь существенных для монарха самодержавного». В том же духе высказывается и барон фон Шён: «Ему недоставало уверенности в себе, в нем была некая скромность, которая заставляла его колебаться и запаздывать с принятием решений… Чаще всего он чувствовал на себе превосходство того, кому случалось разговаривать с ним последним по счету (de lui parler en dernier)». Ему вторит Витте – мягкость характера и темперамента Николая II и была «одною из причин многих неблагоприятных явлений, скажу даже больше, бедствий царствования императора…»[63] И далее: «Основные его качества – любезность, когда он этого хотел… хитрость и полная бесхарактерность и безвольность». Ну, и в унисон с вышеназванными свидетелями – Матильда Кшесинская: «Для меня было ясно, что у Наследника (Николая) не было чего-то, что нужно, чтобы царствовать. Нельзя сказать, что он был бесхарактерен. Нет, у него был характер, но не было чего-то, чтобы заставить других подчиниться своей воле. Первый его импульс был почти что всегда правильным, но он не умел настаивать на своем и очень часто уступал. Я не раз ему говорила, что он не сделан ни для царствования, ни для той роли, которую волею судеб он должен будет играть».[64] Еще категоричнее высказался П.А. Черевин: «Он был как мягкая тряпка, которую невозможно было даже выстирать».[65]