Николай II

Итак, яхта «Александрия»,[200] на борту которой – император Николай и посол Морис Палеолог, выходит в море навстречу французской эскадре. «Император заставляет меня подняться с ним на мостик, – вспоминает Морис Палеолог. – Зрелище величественное. В дрожащем серебристом свете на бирюзовых и изумрудных волнах „Франция“ медленно подвигается вперед, оставляя длинную струю за кормой… Грозный броненосец, который привозит главу французского правительства, красноречиво оправдывает свое название: это действительно Франция идет к России… В продолжение нескольких минут рейд оглашается громким шумом: выстрелы из пушек эскадры и сухопутных батарей, „ура!“ судовых команд, „Марсельеза“ в ответ на русский гимн, восклицания тысяч зрителей, приехавших из Петербурга на яхтах и лодках… Президент республики подплывает наконец к „Александрии“, император встречает его у трапа…».[201] В этот же вечер государь дает в петергофском дворце парадный обед в честь французских гостей. «В течение обеда я наблюдал за Александрой Федоровной, против которой я сидел, – пишет М. Палеолог. – Хотя длинные церемонии являются для нее очень тяжелым испытанием, она захотела быть здесь в тот вечер, чтобы оказать честь президенту союзной Республики. Ее голова, сияющая бриллиантами, ее фигура в декольтированном платье из белой парчи выглядят еще довольно красиво. Несмотря на свои года, она еще приятна лицом и очертаниями. С первой перемены кушаний она старается завязать разговор с Пуанкаре, который сидит справа от нее. Но вскоре ее улыбка становится судорожной, ее щеки покрываются пятнами. Каждую минуту она кусает губы. И ее лихорадочное дыхание заставляет переливаться огнями бриллиантовую сетку, покрывающую ее грудь. До конца обеда, который продолжается долго, бедная женщина, видимо, борется с истерическим припадком. Ее черты внезапно разглаживаются, когда император встает, чтобы произнести тост».[202] Тосты, как и полагается, провозглашались за нерушимый союз двух держав. Назавтра Пуанкаре в сопровождении Мориса Палеолога отправился в Зимний дворец, где должно было состояться дипломатическое собрание. Дошла очередь и до разговора французского президента с послом Австро-Венгрии графом Сапати. «Мы не можем терпеть, господин президент, – сухо заявил он, – чтобы иностранное правительство допускало на своей территории подготовку покушения против представителей нашей верховной власти». В ответ на это заявление Пуанкаре старается доказать графу самым примирительным тоном, что при нынешнем состоянии умов в Европе всем правительствам лучше бы соблюдать осторожность: «При некотором желании это сербское дело легко может быть покончено. Но так же легко оно может разрастись. У Сербии есть очень горячие друзья среди русского народа. И у России – союзница – Франция. Скольких осложнений следует бояться!» Cапари выслушал все это с мраморным лицом, не произнеся в ответ ни слова. Когда он удалился, Раймон Пуанкаре поведал Морису Палеологу: «Я вынес дурное впечатление из этого разговора. Посол явно получил предписание молчать. Австрия подготовляет неожиданное выступление. (в оригинале: coup de theatre. – Прим. пер.)».[203]

Два дня спустя Раймон Пуанкаре присутствовал на масштабном смотре войск в Красном Селе. На трибунах, где теснились сливки петербурского общества, расцвел целый цветник из вееров и зонтов. Медленно въезжает императорский кортеж. В коляске, запряженной цугом, слева от Пуанкаре едет императрица, склонивши голову под большою шляпой; лицом к ней – две старшие дочурки. Справа от экипажа гарцует император, за ним – Великие князья и адъютанты, также верхом. Наконец начинается парад. Восседая в седле, император с гордостью созерцает этих 60 тысяч человек, которые маневрируют, точно отлаженные механизмы. Да, размышляет он, Россия решительно непобедима! «Солнце опускается к горизонту, на пурпурном и золотом небе, на небе для апофеоза. По знаку императора пушечный залп дает сигнал к вечерней молитве. Музыка исполняет религиозный гимн. Все обнажают головы. Унтер-офицер читает громким голосом „Отче наш“: тысячи и тысячи людей молятся за императора и за Святую Русь. Безмолвие и сосредоточенность этой толпы, громадность пространства, поэзия минуты, дух союза, который парит над всем, сообщают обряду волнующую величественность».[204]

Отъезд французских гостей был намечен на 10(23) июля. После торжественного обеда в честь императорской четы на броненосце «Франция» состоялся разговор Николая с послом Франции. На замечание последнего, что по ряду признаков «Германия и Австрия готовят нам взрыв», Николай ответил, словно пытался сам себя убедить в том, что говорит: «Нет, нет… несмотря на всю видимость, император Вильгельм слишком осторожен, чтобы кинуть свою страну в безумную авантюру… А император Франц-Иосиф хочет умереть спокойно».[205]