Николай II

Объявление начала войны должно было доставить Николаю II самую большую радость. Он поехал в Петербург со всей семьей, чтобы присутствовать на торжественном богослужении в присутствии всего двора. После службы протодьякон зачитал манифест об объявлении войны: по старой традиции он призывал солдат сражаться «с мечом в руках и крестом на груди». Все бросились к государю, чтобы приложиться к его руке. Затем Николай и Александра появились на балконе.

В кинохронике, снятой фирмой «Пате», показана поразительная сцена: тысячи русских людей становятся на колени, а затем, поднимаясь, кричат «ура», вздымая вверх полотнища с лозунгом «Помоги своему, младшему брату-сербу!» Царь и царица, пораженные этой сценой, смотрят с удивлением и машут толпе рукой.

Председатель Думы Родзянко озвучивает эти немые, волнующие кадры в своих воспоминаниях: «Громовое «ура» огласило воздух… и вся толпа как один человек упала перед царем на колени. Государь хотел что-то сказать, он поднял руку, передние ряды зашикали, но шум толпы, несмолкавшее «ура» не дали ему говорить».

Председатель Думы спрашивает двух рабочих, как теперь будет с забастовками, с требованиями, предъявленными Думе. И слышит в ответ: «То было наше семейное дело… Но теперь дело касается всей России. Мы пришли к своему царю как к нашему знамени, и мы пойдем с ним во имя победы над немцами».

Одной фразой они определили тот священный союз, который, словно чудом, сплотил вокруг трона двор, Думу и партии. Керенский отмечал, что настроения народа изменились за какой-то час. В Петербурге, как и во всей стране, не осталось ни баррикад, ни забастовок, ни революционного движения.

«Я — неудачник»

В конце церемонии объявления войны великий князь Николай Николаевич, который должен был возглавить русскую армию, бросился к послу Франции и, обняв его, вскричал: «Чудо, чудо! Если Бог и Жанна д’Арк с нами, война выиграна!»

Николай II хотел сам взять на себя командование армией, но глава правительства Горемыкин и особенно министр иностранных дел Сазонов отговаривали его.

— Нам придется отступать в течение первых недель… Ваше Величество не должны подвергать себя критике.

— Но Александр I тоже отступал в 1812 году…

— Да, и все его ругали.

Император в конце концов согласился. И назначил великого князя Николая Николаевича, а не военного министра генерала Сухомлинова, который жаждал стать генералиссимусом и открыто проявил недовольство назначением.

Не успели начаться военные действия на фронте, как в тылу стали плести всяческие козни. Русские с давних пор с неприязнью относились ко всем прибалтийским и немецким баронам; их было немало при дворе: министр императорского двора барон Фредерикс, церемониймейстер барон Корф, обер-шталмейстер генерал Грюнвальд, обер-гофмаршал граф Бенкендорф и все остальные — Мейендорфы, Будберги, Коцебу.

Кроме того, с августа 1914 года начинают поговаривать: был бы здесь Распутин, он сумел бы предотвратить войну…

В конце июня ему нанесла удар ножом одна из его подруг — Феония Гусева, про которую говорили, что она занимается проституцией; ее поместили в психиатрическую больницу. Распутин отправился лечиться в свою родную сибирскую деревню, неподалеку от Тобольска.

«Он якобы смог бы предотвратить войну с ее убийствами, а наши министры не могли ни в чем разобраться, ничего предотвратить. Посмотрите, от чего зависит судьба целой империи, — объясняла баронесса Р. послу Франции, — публичная девка мстит грязному мужику… И тут же русский царь теряет голову. И весь мир охвачен огнем и залит кровью».

Говорили, что царица шлет ему телеграммы каждый день. И что царевич чувствует себя плохо. В день объявления войны он не мог подняться с постели, и царь не показал своего сына народу.

«Да, — сказал Николай II несколько дней спустя, — я — царь-неудачник».

Война и революция. «Они сошли с ума…»

«Да они сошли с ума», — писала эссеистка и поэтесса Зинаида Гиппиус, глядя, как ее преисполненные воодушевлением и восторгом соотечественники провожают солдат. Даже само правительство растеряно и обеспокоено: петроградский градоначальник князь Оболенский решает положить конец патриотическим манифестациям.

Конечно, не везде мобилизация вызывала подобные чувства. От набора в армию уклонялись, как и прежде. Действительно, примерно в тридцати уездах в беспорядках погибло от 250 до 300 человек. Значительно меньше, чем опасались власти.

Тем не менее почти всюду, где звонили колокола и появлялись казаки для проведения набора в армию, Святая Русь была готова отправиться на защиту своей священной земли от турок и тевтонов.

За несколько недель до начала войны та же Зинаида Гиппиус писала о другом приступе сумасшествия — демонстрации забастовщиков в начале лета.