Но Родзянко был не прав – разговор этот произвел впечатление. Николай сдался. И вскоре старик премьер Голицын вернулся домой из Царского Села необычайно счастливый и радостный. Николай вдруг сам пожелал обсудить вопрос об ответственном министерстве. Он объявил Голицыну, что собирается явиться в Думу и объявить свою волю: «О даровании России министерства, ответственного перед русским парламентом».
Но вечером того же дня Голицына вновь потребовали во дворец. И Николай сообщил ему, что он… уезжает в Ставку!
– Но как же, Ваше Величество? – изумился бедный премьер.
– Я изменил свое решение… Сегодня же вечером я уезжаю.Ну конечно, между этими двумя событиями был разговор с Аликс. И вечная воительница не дала ему повторить 1905 год! К тому времени он очень устал. Эту отчаянную усталость почувствовал старый Голицын. И впоследствии он объяснял этот изумивший всех отъезд в Ставку желанием Государя «избежать новых докладов, совещаний и разговоров».
Да, он бежал – от ее сумасшествия, от толстого Родзянко и ярости Думы. От требований матери, родственников, друзей и страны.
«Давно, усталый раб, замыслил я побег…»
Родзянко описывал в своих воспоминаниях, как однажды, выслушав его доклад, Николай вдруг подошел к окну.
– Почему так, Михаил Владимирович? Был я в лесу сегодня – тихо там и все забываешь – все эти дрязги… суету людскую. Так хорошо было на душе. Там ближе к природе… ближе к Богу…
Как-то в своем дневнике Николай записал: «Долго болтал ногой в ручье».
Усталый одинокий человек, как ребенок, разбрызгивавший ногой воду… И теперь он хотел убежать. К лесу, к длинным прогулкам по пустому шоссе…
Он объяснил ей, что уезжает ненадолго, что вернется уже к 1 марта и потому даже Бэби не берет с собой. Но она испытывала какой-то ужас перед этой его поездкой.
Империи оставалось жить 10 дней.