Николай II

«19 января (1 февраля) 1917 года я поехал в Царское Село. В Александровском дворце за прошедший год ничего не изменилось. Стража и лакеи все те же. И тем не менее этот визит мне никогда не забыть. Более всего меня поразил вид государя. За год, что мы не виделись, он изменился до неузнаваемости. Лицо его опало, глаза потускнели, темные зрачки сделались серыми, бесцветными и безжизненными, они бегают туда-сюда, тогда как прежде он всегда смотрел прямо на собеседника. Почему-то он встречает меня у двери и остается стоять там в продолжение разговора, чего раньше не делал; дверь кабинета, вопреки обычаю, полуоткрыта, и я не мог справиться с подозрением, что за ней кто-то стоит. Я тут же осведомился о его здоровье. Государь, однако, отклонил мой обеспокоенный вопрос относительно его болезни или переутомления. С вымученной улыбкой он пояснил, что в последнее время мало гуляет на свежем воздухе, как привык. К моему большому беспокойству, мое предложение представить ему на рассмотрение дело, которое мы за два дня до того обсуждали с министром иностранных дел, повергло его в затруднение. Он, всегда отличавшийся исключительной памятью, некоторое время никак не мог понять, в чем дело. Опять-таки с вымученной улыбкой он переспросил меня, о чем идет речь, а после моих объяснений ответил: «Да, я говорил об этом с Покровским (министром иностранных дел), но еще не готов к этому вопросу. Я вам напишу». С этими словами он распахнул дверь, одарив меня той же болезненной улыбкой. Я ушел с убеждением, что царь тяжело болен и что болезнь, возможно, затронула не только нервы, но и психическую сферу».

В последние недели после возвращения из Ставки царь заперся в своем кабинете. Он сильно нервничал и искал покоя в четырех стенах. Николай в это время пытался найти политическое решение для общего курса, а министры идут с вопросами о военном положении, снабжении боеприпасами, с делами, касающимися миллионов его солдат и подданных. Николай превратил бильярдную в оперативный кабинет и часами простаивал перед огромными картами, разложенными на бильярдном столе. Уходя из этого помещения, куда допускался только слуга-абиссинец (традиция, идущая от Петра I), он запирал дверь и прятал ключ в карман. Вечером он садился с женой и читал вслух. Ни о чем серьезном он не разговаривал».

Донесение немецкого агента Штейнвакса от 8 мая 1916 г. послу в Берлин с росписью расходов на русских агентов