Вольно или невольно, но Святейший синод своими речами, заявлениями и молитвами лишь содействовал созданию ложной атмосферы апофеоза самодержавия, в которой Николай II мог предаться мечтам о необходимости возвращения к старому, дореволюционному, политическому строю. Записывая в дневник впечатления о дне 21 февраля 1913 года, император отметил свое радостное настроение, напомнившее ему коронационные торжества 1896 года. Примечательно, что, по сообщению М. В. Родзянко, во время торжественного богослужения 21 февраля в Казанском соборе находился и Григорий Распутин. Рассказывая об этом, председатель Государственной думы перепутал факты и вымысел. Он писал, что на «старце» был надет наперсный крест на золотой цепочке. Не сомневаясь в том, что сибирский странник мог присутствовать в Казанском соборе 21 февраля 1913 года, стоит отмести как выдумку указание на священнический крест, в котором Распутин пришел на торжественное богослужение. В 1913 году он действительно принимал участие в торжественных богослужениях, на которых присутствовали высочайшие особы. Протопресвитер русской армии и флота Г. И. Шавельский вспоминал, как в 1913 году, в Костроме, «старец», стоявший на левом клиросе собора, молился вместе с царской семьей, стоявшей за правым клиросом. «Очевидно, — писал отец Георгий, — так было повелено: иначе его попросили бы уйти оттуда».
Весной того же 1913 года состоялось торжественное прославление патриарха Гермогена (Ермогена), сопричисленного православной церковью к лику святых. Прославление патриарха именно в год 300-летнего юбилея правившей тогда династии, разумеется, нельзя считать случайностью. В статье о новом святом, опубликованной в апреле «Церковными ведомостями», заявлялось о целом ряде чудотворений, произошедших на его могиле, и о том, что православные жители Москвы обратились в Святейший синод с ходатайством о сопричтении патриарха к лику святых «как великого молитвенника за Святую Русь». Святейший синод, в свою очередь, поднес царю всеподданнейший доклад, в котором, изложив дело, приурочил прославление к воскресному дню 12 мая, озаботившись составлением особой службы святителю. В статье сообщалось также, что 4 апреля, ознакомившись с докладом, император написал на нем о своем удовлетворении («Прочел с чувством истинной радости»). Впрочем, на торжества Николай II не прибыл, отправив в Москву лишь поздравительную телеграмму. Во время московских торжеств он находился в Германии на бракосочетании Виктории-Луизы Прусской (с 9 по 12 мая) и даже не упомянул (в своем дневнике) о происходившем в то время церковном прославлении святителя.
После участия в прославлении святого Серафима Саровского самодержец более не присутствовал на всероссийских церковных торжествах, имевших место после революции 1905–1907 годов. Его не было в июне 1909 года на втором прославлении великой княгини Анны Кашинской; в мае 1901-го — на праздновании перенесения святых мощей преподобной Евфросинии Полоцкой; в сентябре 1911-го — на прославлении святителя Иоасафа Белгородского. Делать из этого какие-либо принципиальные выводы, полагаю, не следует (ведь все решения Святейшего синода утверждались не кем иным, как самодержцем), но отметить — стоит. Если Саровский старец был для императора близким, «своим» святым, поездка на прославление которого летом 1903 года была не данью необходимости, а потребностью верующего сердца, то другие праведники, канонизированные в его царствование, не вызывали у Николая II столь глубоких чувств.
Впрочем, вернемся в 1913 год. Вернувшись в Россию, Николай II с семьей 15 мая отправился в большое путешествие по памятным для династии историческим местам. С 16 по 28 мая он побывал во Владимире, Суздале, Нижнем Новгороде, Костроме, Ярославле, Ростове, Переславле и Москве, а также в некоторых пригородных монастырях. Везде, где бывал император, православная церковь устраивала торжественные богослужения, крестные ходы и т. п. Николай II встречался с «народом» — принимал волостных старшин, представителей духовенства, хуторян. Разумеется, были встречи с должностными лицами губерний, с местным дворянством. 25 мая царь поклонился гробнице патриарха Гермогена. Пребывание в Первопрестольной вновь, как и в 1912 году, напомнило Николаю II коронационные торжества 1896 года. В целом впечатления от путешествия остались у царя самые радужные. «Въехали в свой дом с отрадным чувством исполненного долга», — записал он в дневнике 28 мая.