Николай II

Примечательно, что подобное заключение делал человек, в то время не потерявший связи с крестьянской средой, из которой вышел, и одновременно имевший возможность наблюдать отношение к юбилею церковной иерархии. Для Вениамина было очевидно, что монархические чувства как среди «культурных слоев» населения, так и в народной среде ослабели и торжества задумывались для укрепления царского авторитета. Но можно ли без воодушевления решать эту задачу? Очевидно, нет. Потому-то Вениамин и приходил к выводу о «малой торжественности» торжеств, — ведь «отбывалась временная повинность». Этот факт, думается, ясно показывал, что процесс десакрализации властипосле революции 1905 года стал необратим (что, тем не менее, откровенно игнорировалось самодержцем).

1913 год начался с выпуска (1 января) серии российских почтовых марок разного номинала, на которых изображались все российские самодержцы, вплоть до императора Николая II. Однако подобная «презентация власти» оказалась не вполне удачной — почтовые чиновники не решались ставить штемпель на марки, боясь «замарать царский портрет». В итоге, по докладу министра Двора В. Б. Фредерикса, марки с портретами изъяли из обращения в том же 1913 году. По мнению современного петербургского исследователя С. И. Григорьева, так закончился этот проект, — «вероятно, последняя попытка введения новых форм репрезентации образа Верховной власти в Российской империи». Неудача, думается, была вполне закономерна: отношение к царю как к известной государственной персоне, чье изображение используется «для технических нужд», трудно увязывалось с представлениями о самодержце как «земном боге», по крайней мере — помазаннике Божьем.

Разумеется, изображения царя украшали некоторые предметы быта его подданных, но считать это нормой никак нельзя. Как полагает Р. Уортман, предметы такого рода «ослабляли харизму монарха, который претендовал на то, чтобы быть величественным воплощением русской религии, русского государства и русской нации». По его мнению, многие из тех, кто относился с почтением к монарху, ощущали, что новые формы репрезентации унижают его достоинство, делая похожим на руководителей западных правительств. Возможно ли было избежать подобной «похожести», в то же время не ослабив «харизму»? Сказать трудно. Скорее всего, данная задача не имела однозначного решения. Царь хотел совместить «и то, и это», быть и «демократом», и самодержцем. О том, насколько ему удалось задуманное — разговор впереди.

…Юбилейные торжества открылись богослужением 21 февраля 1913 года в Казанском соборе столицы. Литургию совершал митрополит Петербургский Владимир (Богоявленский) в сослужении целого сонма архиереев: митрополита Сербского Димитрия, Киевского — Флавиана, Триполитанского — Александра и многих других. В соборе, где помимо Императорской фамилии и представителей правящих домов Европы собрались члены Государственного совета и Государственной думы, представители армии и флота, делегаты от различных обществ и сословий, находился и антиохийский патриарх Григорий IV, сослуживший после литургии молебен. От имени российской Церкви императора поздравили все члены Святейшего синода во главе с митрополитом Владимиром. Николаю II преподнесли большую (14 на 17) икону Знамения Божией Матери 1630 года. Кроме того, архиепископ Антоний (Храповицкий), будущий Первоиерарх Русской заграничной церкви, специально «на 21 день февруария 7421 года», составил особую молитву, стилизованную под старославянский язык. Молитва эта, по благословению Святейшего синода прочитанная во всех церквях империи 21 февраля (в конце царского молебна), отличалась столь высокопарным стилем и была так «цветиста», что смысл ее не сразу мог быть понят.