Николай II

Одним из последствий такой переоценки можно считать возросший интерес к предреволюционной истории страны и к Николаю II, эту историю олицетворявшему. Неслучайно тогда и прозвучали голоса тех, кто разделял рассмотренные выше позиции епископа Нектария и Е. Е. Алферьева. Вопрос о святости, жизни и смерти царя становился для новых «советских» монархистов определяющим их мировоззрение. В конце 1980-х годов отечественные монархисты впервые заговорили и о «святом старце» Григории Распутине, праведнике, оболганном врагами последнего самодержца. Вопрос этот на Царском вечере 16 июля 1989 года, устроенном обществом «Радонеж», затронул московский журналист А. А. Щедрин. С тех пор Щедрин, взявший псевдоним Николай Козлов, стал одним из самых активных и неуемных проповедников святоети Николая II, якобы «ритуально» убитого врагами России, равно как и «оклеветанного» царского «Друга», также «ритуально» умерщвленного накануне революции 1917 года.

Православные маргиналы непременно связывали (и связывают поныне) «святость» Распутина и праведность царской семьи. Одним из первых по времени проявлений такого отношения к сибирскому страннику можно считать его «прославление» так называемыми истинными христианами Катакомбной Русской православной церкви. На своем «Освященном соборе епископов» 11 (24) февраля 1991 года они приняли несколько постановлений о причислении к лику святых. Среди новых святых значился и «мученик Григорий, наставник Царской Семьи Романовых». «Истинные христиане» заявляли, что он встал на пути разрушения царской власти и был убит в результате заговора масонской ложи, прославив Русскую церковь в апокалиптическое последнее время.

Логика «канонизаторов» проста и понятна: рядом с царской семьей не мог находиться «хлыст и развратник», ибо и Николай II, и Александра Федоровна почитали «отца Григория» как своего «Друга» вплоть до собственной кончины. Этой логики придерживался и упоминавшийся выше Щедрин (Н. Козлов), в начале 1990-х годов много потрудившийся на ниве популяризации самых экстравагантных идей о царе, Распутине и их убийстве. На протяжении ряда лет Козлов распространял «Опричный листок», в котором и нашли отражение его церковно-политические взгляды. Разумеется, Козлов — воинствующий юдофоб, для которого смерть царя и гибель монархии есть результат «жидовских козней». Все его убогое богословие и зиждется на этом основании. «До той поры будут блуждать русские люди во мраке жидовского наваждения в поисках Святой Руси, — поучал читателей Н. Козлов, — пока не воздадут должное почитание памяти русского Царя, умученного от жидов со всей Его Семьей, и царского Друга и человека Божия Григория, посланного Богом для спасения России от греха богоотступничества и клятвопреступления, хотя бы для этого пришлось поднять все те же клеветы и поношения, которые понесли ради Христа и России Царственные Мученики и их Друг. И тогда болезнь, которую наваждают жиды на Россию, „обратится на главу их“».

Итак, канонизация царя и его «Друга», по Козлову, — необходимое условие для духовного возрождения страны. Как говорили древние — sapienti sat! От придуманной однажды схемы Козлов более не отступал, говоря о святости последнего самодержца непременно в контексте его «ритуального» убийства. Козлов договаривается до того, что заявляет как о тайне — о сакральном имени «того еврея из колена Данова, который приказом об убийстве Царской Семьи таинственно взял на себя скипетродержание Царства Русского». Следовательно, заявляет Козлов, с тех пор Россия находится под властью врагов православной веры. С такой властью нельзя общаться, правды от нее быть не может, доверять ее заявлениям нельзя. Если власть говорит о екатеринбургских останках как об останках убитых в доме Ипатьева, она лжет. Мощи святых не принимают из вражеских рук. Останки обретут верные почитатели и духовные наследники царя-мученика, и обретение это проявится «в грозных знамениях и силе отмщающей Божественной благодати».