Подобные вирши воспитывали не столько антипатию к монархии, сколько презрение к монарху и его супруге, в которых читателя заставляли видеть источник всех бед страны. Неслучайно весной 1917 года, задолго до большевиков, по стране прокатилась волна низвержений памятников. В Екатеринославле с пьедестала сняли памятник Екатерине Великой, объявив, что его материал пойдет на снаряды. Юмористы немедленно откликнулись:
Весной 1917 года появилось множество новых юмористических изданий, избравших для себя мишенью отрекшегося Николая II, его супругу и род Романовых. Трескучие «Пугач», «Трепач», «Барабан» конкурировали с уже известными публике «Новым Сатириконом» и «Бичом». К примеру, «Бич», вышедший из печати 12 марта 1917 года, открывался картинкой, на которой был изображен стоявший около трона царь, у ног которого — штыки. Здесь же помещенный лозунг «За свободу!» ясно показывал, как воспринимали отречение публикаторы, процитировавшие и фразу из манифеста 2 марта: «А посему признали мы за благо отречься от престола Государства Российского». Символично, что на последней странице номера был изображен находящийся за решеткой двуглавый орел — государственный символ — с пояснением: «Наконец-то!..» («Ах, попалась, птичка, стой, / Не уйдешь из клети».)
Следующий номер «Бича» имел уже дополнение к заголовку: особо отмечалось, что этот номер «от скончания цензуры 2-й». На обложке поместили запоздалый — по тому времени — шарж на «Равноапостольного Григория», стремясь «художественно» обыграть традиционные для обывательской среды сплетни об эротических подвигах и пьянстве сибирского странника. Последнюю страницу отдали карикатуре, на которой изображался железнодорожный вагон с Николаем II, императрицей и наследником, следующими из Петрограда через Мурман в Ливерпуль. Подавалась картина в стиле художника Ярошенко «Всюду жизнь» и, очевидно, по мысли исполнителей, должна была показать, что отъезд царской семьи в Англию стоит воспринимать как наказание, равное уголовному.
Имевшие хождение в мартовско-апрельской прессе 1917 года представления о скором отъезде семьи Николая II за границу были достаточно распространены, и сатирические журналы обыгрывали эту тему. В «Будильнике», например, уже 7 марта на обложку вынесли рисунок, на котором изображались царь в короне, царица с иконой Распутина и наследник. Царь подписывал манифест. Фраза, вложенная в уста Александры Федоровны, не оставляет сомнений в том, что хотели сказать карикатуристы: «Подписывай, и едем». Следующий номер (от 18 марта) открывался карикатурой под названием «В Англию». На картинке изображалась стоящая в кассу 1-го класса царская семья (причем императрица — в костюме сестры милосердия и с обязательным портретом Распутина). В том же номере помещена информация о выраженном царем (за день до ареста) желании поселиться в Ливадии и разводить цветы. «Его дядя H. H. Романов, — говорилось далее, — предполагает поселиться на Кавказе и:
— Возделывать свой клочок земли.
„Будильник“ сказал:
— Почтеннейшие! Вот я вам внемлю,
Не верю сказочной были,
И думаю: с чего это русскую землю
Романовы так полюбили?»
А в мартовском «Трепаче» в карикатурной форме делался «прогноз» о будущем «бывших». Под заголовком «Что с ними будет через 10 лет» помещалась карикатура на царя, изображенного за стойкой бара в качестве хозяина лондонского погребка. Рядом помещалась и карикатура на любимую подругу императрицы — А. А. Вырубову, из которой сделали содержательницу дома терпимости.
Желание как угодно доказать (а точнее, демагогически заявить), что Романовым — не место в новой России, заставляло карикатуристов напоминать читателям о немецких симпатиях царской семьи. «Трепач» постарался оформить старый лживый слух об измене царицы графически, поместив на своих страницах шарж под названием «Телеграф Берлин — Петроград» (изображались линия связи и столб с головой царицы, как бы «соединяющий» провода. «Вили? Это ты? Коля кланяется», — гласит надпись).