Николай Амосов

Уйти из армии с дальнего Востока врачу, к тому же молодому мужчине, можно было только по блату. Когда летом 1946 года Амосовы и Кирилл Симонян, которого обещали демобилизовать, поехали в Москву (Лидия, уже свободная, – заканчивать учебу в пединституте, Николай – в отпуск), Аркадий Бочаров написал письмо академику С. Юдину с просьбой помочь.

Юдин отказал. Амосов воспринял отказ как должное, без обид: «Ну что ж, значит, так и будет. Не обиделся. В жизни ни разу по знакомству не пробивался. Как все, так и я. Будем служить».

Но Амосову помог его второй – инженерный – диплом и министр медицинской промышленности Третьяков. Организовалось новое министерство – медицинской промышленности, инженеров с медицинскими знаниями не было, а у Амосова имелось двойное образование.

И когда Амосов пришел во второй раз к Юдину и рассказал о своей идее работать в новом министерстве, тот сразу же ее одобрил и обратился к воинскому начальству, чтобы Амосова отпустили. Это подействовало, Амосову выдали ходатайство в Главное медико-санитарное управление армии. Тогда же Юдин пообещал ему работу в институте Склифосовского. Но для оформления отставки пришлось снова ехать на Восток. Там за два месяца ожидания Амосов написал еще одну – уже третью – диссертацию «Первичная обработка ран коленного сустава». Лидия Васильевна оставалась в Москве заканчивать педагогический институт.

В декабре Юдин назначил Амосова заведовать операционным отделением института Склифосовского: там было много неработающих аппаратов – хорошая задача для инженера, нужно было привести в порядок технику. Операционная когда-то была хорошо оборудована, но все было запущено. Юдин жаловался, что сам должен надевать спецовку и смазывать столы, когда они совсем теряли подвижность. Амосов отмечал, что обязанности его были несложными: «Составлять расписание операций – было четыре операционных на шесть столов, смотреть за порядком, подписывать рецепты. Еще одно: каждый день чинил эзофагоскопы. К другой технике что-то не лежали руки. Делать мне было просто нечего, поскольку была еще старшая операционная сестра – очень активная женщина. Обычно до конференции делал утренние дела и шел в операционную».

В институте Склифосовского в то время работали замечательные хирурги. Сам Юдин, величина мировая, к нему ездили учиться из Европы и Америки. Его ученики – Б. А Петров, д. А. Арапов, Б. С. Розанов, А. А. Бочаров, на войне они были главными хирургами фронтов, флотов, армий.

Отношение институтской элиты к Амосову менялось. Сначала, пока он работал больше как инженер, – попросту не замечали («бродит тут какой-то мальчишка»). Потом, когда Амосов уже ушел из института Склифосовского и приезжал из Брянска – приглядывались. А еще чуть позже смотрели уважительно, как на равного, в чем-то Амосов их превзошел. Сергей Сергеевич Юдин даже позже говорил об Амосове – мой ученик! «Хотя, – признавался Николай Михайлович, – я даже скальпель в его институте не держал. Нет, ни к какой школе я не принадлежал, учителя у меня не было. Честно. Но кое-что у юдинцев подсмотрел – да».

Но Амосова угнетало отсутствие самостоятельной работы, не было хирургии. Техника не интересовала, тем более что не было мастерской для полноценной ее наладки, а оперировать не давали, ему надоело смотреть на чужие операции, но никто не предлагал даже ассистировать. Без хирургии Москва не прельщала, и он задумал уезжать: «С 18 лет, с электростанции, привык командовать и делать дело. А тут – вовсе безделье». В Москве Амосовы прожили только до марта 1947 года.

Амосов изучал объявления в «Медицинском работнике», ходил в Минздрав. Трудно было устроиться после войны. Помогла бывшая госпитальная старшая сестра из Брянска Л. В. Быкова, она рассказала о вакантном месте в Брянской областной больнице, и Амосова взяли туда заведующим отделением и главным хирургом области. Амосов восхищенно вспоминал, что о таком месте не смел даже мечтать!

Больница была вполне приличная, здание ее было выстроено перед войной. Главный врач, Николай Зинонович Винцкевич, пожилой терапевт, еще из дореволюционной интеллигенции, принял Амосова тепло. А Юдин его не задерживал, видимо, Николай не оправдал надежд в плане инженерной премудрости – технику все-таки не починил, да и карьерную премудрость не освоил. Сказал только: «Что ж, поезжайте».