Николай Александрович Добролюбов

Переход от революционной теории к революционной практике — сам по себе очень сложный процесс. Революционеры-демократы — и Чернышевский, и Добролюбов — принципиально верно понимали свои ближайшие задачи. Все их шаги были направлены на подготовку деятельности „молодых штурманов будущей бури“, деятельности, которая имела и свой исторический смысл, и историческое оправдание в дальнейшем развитии классовой борьбы в России. Именно политическая деятельность предшественников русской социал-демократии была одновременно и практической проверкой принятых ими теорий, в том числе и разработанных Чернышевским и Добролюбовым.

Понимание неотразимой потребности перехода от теории к практике должно было привести к осознанию необходимости объединения передовых личностей в организацию. Чернышевский и Добролюбов об этом в своей теории не говорили, но такой вывод логически вытекал из их позиции (см. 63, 478–482. 49, 244–245). Его сделали организаторы „Земли и воли“ 60-х годов (Н. А. и А. А. Серно-Соловьевичи, В. С. Курочкин и др.), идейным вдохновителем которых был Чернышевский. Такой вывод с необходимостью следовал еще и потому, что вожди революционной демократии никогда не отделяли политическую борьбу от социальной, напротив, они подчеркивали органическую взаимосвязь той и другой.

Материалистический характер философии Чернышевского и Добролюбова, ее революционно-демократическая направленность, те выводы, которые из нее следовали, — все это обусловило важное значение проблемы идейно-практического единства личности в концепции Добролюбова. Решение ее, по мысли критика, вело к преодолению существенного „разрыва“ в человеке — разрыва слова и дела. Эта проблема была поставлена самой жизнью России того времени. Конечно, было бы неоправданным ждать от Добролюбова обстоятельного и последовательного решения. Поэтому в его работах говорится о необходимости перехода от слов к делу, о необходимости поиска практических решений исходя из теории, приводятся примеры, но не дается никаких конкретных программ.

Добролюбов рассматривает идейно-практическое единство личности, которое он понимает в основном как единство слова и дела, в нескольких аспектах, но все они дополняют друг друга и в совокупности позволяют выяснить его точку зрения.

Первоначально он рассматривает случаи „разрыва“ слова и дела, присущие характеру либералов. В качестве примера он берет французского легитимиста Монталамбера и его друзей. Либералы, согласно Добролюбову, слабые и не очень далекие люди. Они предпочитают молчать, когда требуется говорить, и бездействовать — когда требуется действовать. Предлагаемые ими меры половинчаты, непоследовательны, часто оборачиваются против них самих. Все надежды либералы возлагают на постепенный прогресс общественной жизни. По этому поводу Добролюбов замечает: „Пусть защитник медленного прогресса ждет, пока события сделают свое дело, и пусть не плачет о том, что у одного народа нет такого-то учреждения, которое есть у другого. Учреждения придут вместе с дальнейшим прогрессом, а прогресс совершится в течение веков“ (3, 3,425).

С позиций разработанной им материалистической теории Добролюбов объясняет факт отсутствия идейно-практического единства в личности либерала. Либералы не настолько тверды характером и не настолько преданны своим убеждениям, чтобы последовательно бороться за них. Они боятся нарушения общественного порядка, но в то же время и „никак не могут примириться с неизбежными последствиями факта, ими самими допускаемого“ (3, 3, 423). Например, французские либералы очень много шумели по поводу правительственных репрессий, а ведь эти репрессии, замечал Добролюбов, вытекали из порядка, которому они поклонялись. Дело заключается в том, что либералы, с одной стороны, не в состоянии отказаться от своих привилегий, комфорта, т. е. вполне определенных материальных интересов, а с другой — они пробираются в ряды „прогрессистов“, потому что все их надежды связаны с „медленным прогрессом“. Рассмотрению разрыва идей и практики в деятельности либералов, вытекающего из противоречивости их общественной позиции, Добролюбов посвятил статью „По поводу обыкновенной истории“.