Никелевая гора. Королевский гамбит. Рассказы

Он отправил ее домой пораньше, около восьми, выключил неоновую вывеску и свет в зале, а потом закрыл за собой дверь пристройки. У него был один-единственный костюм, черный, еще отцовский, но Генри он пришелся впору, словно на него и шили. (Да, он порядком раздобрел, черт побери. Не думал он раньше, что заплывет жиром настолько, чтобы заполнить отцовский костюм.) Он отыскал на полке старую коричневую шляпу, и она тоже пришлась впору, почти. Поля прижали уши. Он обозрел себя в зеркале и остался доволен. Толст, как бочка, конечно. Зато выглядит солидно, внушительно. А это именно и требуется. Он вышел из пристройки и запер дверь, движимый мрачной чопорностью, угнездившейся в его груди — он не запирал эту дверь, наверно, лет пятнадцать, — и направился к машине. Вечер был жаркий и душный, как день, который ему предшествовал: ни ветерка, ни звука — даже сверчок не заскрипит. Он положил в рот маленькую белую таблетку и включил мотор.

Воронья гора была темной, как могила. До самого дома Джорджа Лумиса он не встретил ни одной машины на шоссе. Генри остановил свою на подъездной дороге, посидел немного, чтобы успокоиться и в последний раз обдумать предстоящий решительный разговор; потом вылез из автомобиля. В доме было темно, и на миг его охватил страх: он как-то не предусмотрел, что может не застать Джорджа дома. Но он тут же понял, что ошибся. В окнах кухни мерцал голубовато-белый свет телевизора. Он постучал.

— Помилуй нас, Иисусе, — сказал Джордж, попятившись от двери. — Это кто же сыграл в ящик?

Генри снял шляпу.

— Джордж, ты не возражаешь, если я войду?

Джордж поднял руку.

— Минутку, дай подумать. Возражаю. Безусловно возражаю. Ты что, Библии теперь продаешь?

— Джордж… — сказал Генри.

— А, муть, — ответил Джордж. — Входи, не стой. Только не рассказывай, отчего ты так разрядился. Ты или в церковь ходил, или амуры завел, а меня и в том и в другом случае может вырвать.

— Джордж, пошел-ка ты… — сказал Генри.

— Ну-ну, заткнись и возьми стул. Рад тебя видеть. Посмотрю, не осталось ли виски. — Проходя мимо телевизора, он задержался, чтобы взглянуть, как один из ковбоев пристрелил другого, затем подошел к шкафчику под раковиной. — Есть немного кукурузного виски, — сообщил он.

— Отлично, — сказал Генри. Ему хотелось сейчас выпить.

Доставая графин и стаканы, Джордж рассуждал о телевизионных программах, затем принес все и поставил на металлический столик. Не признавая электронной революции, говорил Джордж, Генри очень многое теряет. Он разглагольствовал не менее пяти минут, а Генри лишь беспомощно кивал, вертя перед собою шляпу и не улавливая половины слов из-за шума, издаваемого телевизором. В конце концов Генри жалобно произнес (все шло отнюдь не так, как было задумано):

— Нельзя ли выключить твою машину, Джордж, а то что-то ничего не слышно.

— Ты что, ошалел? Сидеть в темноте?

— Может быть, лампы еще не вышли из строя? — сказал Генри и засмеялся.

Джордж обдумал эту идею, встал и направился к выключателю возле двери. Свет зажегся. Джордж, казалось, был обрадован и удивлен. Он выключил телевизор.

— Ладно, — сказал он. — Так что ты продаешь?

— Я хочу, чтобы ты женился на Кэлли Уэлс, — сказал Генри. Он никак не думал, что выпалит это так напрямик, и покраснел.

Джордж вытаращил на него глаза, затем оглянулся на телевизор, мол, не оттуда ли донеслись такие странные речи. Он подошел к столу и сел.

— А ты мне, я полагаю, за это заплатишь? — спросил он, поднося к губам стакан.

Генри его вопрос нашел естественным, хотя не ожидал, что он всплывет так скоро. Он сказал:

— Я тебе сразу же выпишу чек на тысячу долларов.

Джордж поперхнулся, зашелся кашлем, поставил стакан и поднялся, чтобы подойти к раковине.

— Сбрендил ты, что ли, старый козел? — заговорил он наконец, но тут на него снова напал кашель. Жилы на шее вздулись, казалось, его вот-вот начнет рвать. Генри смотрел на него, широко раскрыв глаза, сжимая в руке чековую книжку. — Сбрендил ты, что ли, старый козел? — заорал Джордж. — Думаешь, что я женюсь на почти незнакомой девушке за тысячу долларов? Или за десять тысяч? Или за тысячу миллионов? Ты пойми, я ее не люблю. Она даже мне не нравится. Она дрянь. Ты это знаешь? Клянусь богом!

— Джордж, это неправда. Ты сам говорил.

— Что я сам говорил?

— Говорил, что думаешь на ней жениться.

Брови Джорджа опустились, от его иронии не осталось и следа. Он словно испугался.

— Постой-ка, постой, — проговорил он. Он посмотрел на свои руки, увидел, что они пусты, и тут же потянулся к стакану. Проглотив виски, он произнес: — С того дня, как я родился, Генри Сомс, я ни разу не сказал…

— Сказал, — перебил Генри. — В тот вечер, когда ты пьяным явился ко мне в «Привал», ты ей сказал… ей самой, понимаешь, Джордж?

— Господи Иисусе, — сказал Джордж.

— Джордж, ты сказал ей это, — и добавил, вдохновившись, — при свидетелях.