В нас возникают ощущения, а мы склонны тыкать их палкой.
Это песнь любви. Песнь любви находится в нашем теле, в наших чувствах, она всё время постоянно есть и разговаривает с нами посредством тела. И всё это — и то, что никого нет, и что нет смысла — всё это второстепенно по отношению к этой абсолютной страстной жизненности.
Эта жизненность — ничто, которое суть нечто, так что жизненность одновременно реальна и нереальна; это «ничто», которое кажется жизнью.
Это
Оно даже не близко. Оно не «прямо здесь», оно — всё, что есть и чего нет. Всё, что мы ищем, уже и так постоянно находится в том, что есть, в жизненности, в том, что происходит. Это и так постоянно является всем, что есть… и чего нет.
Да, это удивительно, это непосредственность всего этого, именно там всё и есть, секрет — в квинтэссенции жизненности.
Мы вообще этого не замечаем, мы постоянно ждём того, что же будет дальше. Мы постоянно смотрим куда-то туда, когда на самом деле оно прямо здесь с нами, прямо в этом. Мы сидим на нём.
Но удивительный парадокс в том, что и это отвлечение внимания ищущего также является совершенным бытием.
Как говорит моя жена, это внезапное «ух ты!», которое становится более мягким, неуловимым, постоянным «ух ты!».
Нет никакого механизма, это просто то, что кажется происходящим. А происходит пребывание в отдельности, и появляется своего рода очарованность этим: «Я — отдельный, и я могу это сделать. Я могу это сделать». Это притягательный сон.
Да, но это не имеет значения, так как всё это совершенно. Это не неправильно, это абсолютно совершенная игра, в которую играет бытие — игра в то, чтобы быть полностью очарованным тем, чтобы быть отдельной сущностью и всё делать. Мир, такой, каким мы его видим, — это абсолютное выражение того, что кажется индивидуальной креативностью. Или действием. Так что это бытие, возникающее как полнейшая очарованность идеей о том, чтобы иметь отдельное существование и что-либо делать.