Ничья

— У Руслана давно схлынула эйфория по рождению, — прохлада в усмешке, — наследника, и он вновь начал излишне много времени проводить с Викой. Пришлось немного подпортить отношения с Русланом, слегка недовольным тем, что Вика решительно настроилась перейти на содержание от него ко мне.

— Что еще Снежана требовала? — с замершим сердцем, дрожащим шепотом спросила я. Дрожащим будто от едва сдерживаемых слез, но на самом деле от непередаваемой, почти нечеловеческой ненависти, потому что я поняла — что.

В тряпку меня превращали не просто так. Не просто так делали мое существование незаметным, не просто так мы жили за городом, это приносило порой неудобства, когда каждое утро на работу и в час пик обратно. Нет, не мы жили. Я жила. Рэм нередко оставался в городской квартире. Снежана требовала, чтобы он развелся. Эта городская сумасшедшая явно шантажировала его тем, что Руслан узнает правду… Ей-то он ничего не сделает, там папа какой-никакой, но связи остались и он бы просто ее вышвырнул с ребенком, вероятнее всего, а вот Рэму пришел бы пиздец. Самое страшное — что Рэм отказать Снежане не мог и он к этому готовился. К разводу. Вернее, к видимости этого развода. Я же все бы от него приняла в тот момент, я бы послушно сидела у его ноги сколько его душе угодно… Он не хотел, чтобы я уходила. Его превратили в раба, но отказываться от меня он не хотел категорически, хитровыебано собираясь и волка накормить и при овце остаться.

— Софи… — Рэм явно почувствовав как холодны мои пальцы, но списав это на совершенно иное, нежели то, что разрывало мне внутренности, теснее обнял. — Послушай меня, у нас сейчас все будет по иному. Со Снежаной все решено, в момент, когда ты подала на развод я ей сказал, что если она действительно хочет, то пусть рассказывает Руслану, я устал. Ей последствий не хотелось. Мы изредка с ней общаемся, потому что… Егор мой сын.

Еще и имя какое дурацкое! Есть у меня один знакомый с таким именем, Мар его перевоспитывал как-то. Мар…

У безумия привкус металла. Крови и железа, когда разрываются сковывающие цепи.

Раздавило. Эмоции внахлест и утопило. Разревелась, пряча лицо на его плече, обнимая, втискиваясь в него. Готовя второй акт.

Рэм утешал, обнимал, целовал в висок. Шептал что-то ненужное и неважное, терпеливо ожидая, пока из меня не выплеснется. А я старалась не вдыхать глубоко теплый парфюм, слабовольно сдавшись неистовству желания представить, что запах иной — свежий, чувственный с отдаленными нотами цитруса и чего-то древесного. Пыталась заставить себя на секунду поверить, что правая рука на моей вздрагивающей спине закатана от плеча до кисти… что, зарывшись лицом в шею, если сейчас открою глаза, увижу знакомые черные контуры крыла, когда-то нарисованные мной в блокноте. Пыталась уверовать, что под ледяными пальцами, запущенными в темные волосы, если сейчас сместить ладонь, то можно ощутить, как коротко острижены волосы на висках и затылке с резким, но плавным переходом к удлиненным прядями на темени. Но запах не тот, положение обнимающих рук не то, и представляю я не того и вместо не того.

— Рэм… — сбито позвала я, отстраняясь и исподлобья затравленно глядя в темные глаза, когда он осторожно утирал с лица мои слезы. — Ты же не бросишь меня?.. Не оставишь больше? — накрыла его ладонь своей, плотнее прижимая к щеке, со страхом глядя на него

— Конечно нет, любимая, — твердо обозначил, смягчив голос.

— Я говорила, что мне нужно тебе рассказать… — прикусила губу, задерживая дыхание, стискивая его пальцы на моем лице.

— Что? — тихо спросил, обеспокоенно вглядываясь в мои глаза.

— Рэм, я… — голос сорвался, закрыла глаза и выдохнула, — я беременна от Гросу.

Окаменел. Сквозь мокрые ресницы смотрела в мертвенно бледное, застывшее лицо, в расширившиеся зрачки.

— Сколько?.. Срок?.. — пересохшими губами выдавил он, а в глазах ярость.

— Две недели… — опустила голову, сжимая обеими трясущимися руками его ладонь, прижатую к своей груди.

— Он знает? — его голос сел, снова исчез говор, лишь лязг злости в твердых интонациях.

— Н-н… не… т — проблеяла, с трудом справляясь с перекашивающимся лицом, опуская голову ниже, когда так и тянуло расхохотаться.

Ожидаемо — быстро взял себя в руки, голос мягкий, но уверенный и успокаивающий, когда начал издалека подводить к аборту, убеждая, что это единственный выход из сложившихся обстоятельств. И ожидаемо — его срыв, когда разрыдалась и истерично рассказывал, что из-за приема препаратов при депрессии у меня намертво сбился гормональный цикл, появились осложнения и если сейчас сделать аборт, то велика вероятность, что у нас с ним не будет детей, а я ведь, глупая, только сейчас поняла, как сильно я его люблю, я так боюсь, что он меня оставит снова, я не переживу этого, он единственная любовь в моей жизни, я готова принять его безвыходные обстоятельства в которые он попал из-за обмана Снежаны, я готова все принять, и я так боюсь…