Ничего личного!

Мне не спалось, и часа в три я поднялся, вышел на веранду. У Федора горел свет, значит, он еще работал. Мысленно я пожелал ему удачи там, в Америке.

Хорошо, что мы с Дагмарой так легко договорились о том, что я имею право на общение с дочерью. Тогда, при разводе, она сухо сказала судье, что я – хороший муж, и отец просто замечательный, что она сама – просто дрянь, но ребенка нужно оставить с ней. Она клялась, что я могу в любое время забирать Веронику. Судья, мудрая немолодая женщина, не стала нас уговаривать примириться, и развела нас по-тихому. Так что мы сохранили максимально хорошие для бывших супругов отношения. Дагмара всегда соблюдала условия нашего развода, и Вероника проводила у нас все свободное от учебы время.

Я подумал о том, что часто возвращался в Петровское замотанный делами и замученный сумасшедшими клиентами, и как мгновенно все забывалось от одного только запаха теплых волос на голове Вероники, от ее радостно-нетерпеливого: «Папочка приехал!», от нежного прикосновения маленьких ладошек к лицу.

Я брился у себя в ванной, когда услышал в коридоре какие-то непонятные вопли и топот. Схватив полотенце и, кое-как, на ходу стерев мыльную пену, я вылетел в холл.

Там я застал замечательную картину: Вероника (орала именно она!) притащила за руки полуодетых Лену и Вику и все, включая Федора с чашкой кофе в руках, столпились около картины.

Я подошел ближе. На картине был изображен старинный, сложенный из крупного серого камня и покрытый плющом, замок, окруженный старыми деревьями, подвесной мост на цепях. В центре композиции, на балконе замка, художник изобразил сидящую на низкой скамье молодую девушку в гранатово-бордовом платье, расшитом драгоценными камнями. Она печально перебирала тонкими пальчиками струны какого-то старинного инструмента. Рядом с ней девочка с пышными рыжими волосами и короной тугих кос, венком уложенных на голове, играла с собакой, бросая ей обруч от серсо. Огромный рыже-белый пес взлаивал от избытка радости. С картины на меня, как живые, смотрели лица Вики и Вероники, и даже Джедай выглядел, как живой.

Лена выдохнула:

– Так вот почему ты скрывал все от меня! И как ты только успел все это! Слушай, мне нравится! А тебе? – Лена повернулась к Вике.

Как была, одетая в короткую ночную рубашку, Вика шагнула вперед и повисла на шее у Федора, с беспокойством смотревшего на нее. Вероника мгновенно присоединилась к ней, а следом и Лена. Федор взмолился:

– Девочки, побойтесь бога! Вы же меня задушите!

Наконец, они его отпустили. Тут Вика опустила глаза вниз, ойкнула и спряталась за меня. Лена, у которой сорочка была вполне приличной длины, и Вероника, вовсе без сорочки, в трусах и майке, расхохотались. Вика отчаянно смутилась. Она выглянула из-за моего плеча и спросила:

– Тимур, тебе нравится?

Я кивнул и протянул Федору руку. Он поставил чашку и крепко пожал мою ладонь.

– К сожалению, мне уже пора, – сказал он. – Еще немного, и я опоздаю на самолет.

Вероника посмотрела на картину и спросила:

– А где же павлины?

Федор поднял брови:

– Какие павлины? Не верю своим ушам, но, кажется, кто-то не сдержал слова и подглядывал?

Вероника очаровательно пожала плечиками:

– Между прочим, я лично тогда не обещала не подглядывать. Я всегда даю только те обещания, которые могу выполнить.

Федор махнул рукой:

– Да ладно, я не сержусь. Знаешь, твои павлины мне понравились больше моих. Честно!

Чтобы и дальше не смущать Вику, все прошли в кухню. Я хотел повернуться к ней, но она не позволила. Привстав на цыпочки, она прижалась сзади к моему плечу и спросила, рассматривая картину:

– Неужели я, в самом деле, такая? Или Федор, как хороший художник, показывает только достоинства модели, а недостатки скрывает?

Я, наконец, исхитрился и сумел повернуться к ней. Она с нежным и тревожным любопытством смотрела мне прямо в глаза, и я наклонился к ней и поцеловал ее в уголок губ. Потом отпустил и сказал:

– Это самое лучшее начало дня, какое я смог бы придумать.

Вика повернулась ко мне, поднимаясь по лестнице, и насмешливо сказала:

– Правда? А мне кажется, что вместе мы можем придумать начало дня и поинтереснее.

Я задохнулся от неожиданности и сердито сказал:

– Вика! Ты моей смерти хочешь?

Стоя на верхней ступеньке, она поцеловала свою ладонь и дунула на нее.

Прошло сто лет, а понедельник и не думал кончаться. После обеда ко мне зашел печальный Юзик.

Для порядка я спросил его:

– Какие новости?

Он вяло ответил, пожав плечами:

– Все по-прежнему. О Вике ничего не известно. Мама уехала в Карловы Вары с Женей, она обычно у нее убирает и помогает ей по хозяйству. Мама сердита на меня ужасно, велела мне оставить поиски Вики. Кажется, она ей звонила, но ты же знаешь мою мать: если она хочет что-то скрыть, то даже пытками у нее ничего не выведать.

– А как у тебя с Ольгой?

Он страдальчески поморщился:

– Да никак. Ты же не думал, что у меня это может быть серьезно? Разве я мог бы променять Вику на Костромееву.

Теперь я пожал плечами.

Поняв, что особого сочувствия он от меня не дождется, Юзик вскоре ушел, такой же печальный.