Ничего личного

– Я был плохим отцом и плохим дедом, – сказал дед, не открывая глаз. – Я не смог уберечь своих мальчиков. Хотя, видит бог, я очень старался. Андрей, он ведь до последней минуты считал меня своим врагом, а я всегда желал ему добра. Я хотел заставить его забыть свое прошлое, а он из какого-то глупого мальчишеского упрямства сопротивлялся. Как же меня это злило! Шрам, бритый череп, мотоциклы… Он чувствовал это и делал мне назло… Он не хотел забывать, кем он был, и не позволял забыть мне. Ты понимаешь, зачем я все это рассказываю? – Он открыл глаза.

Катя покачала головой.

– Я хочу, чтобы ты знала, каким человеком являлся твой муж. Ты ведь сбежала, когда узнала правду о его прошлом? Можешь не отвечать. Я уверен, что это была лишь часть правды, и не хочу, чтобы ты плохо думала о нем теперь… после его смерти. Это неправильно и нечестно по отношению к его памяти.

– Я не…

– Потом! – Он властно взмахнул рукой. – Сначала я расскажу тебе, каким на самом деле был мой внук, а потом ты будешь решать, как жить дальше.

Он рассказывал скупо, без эмоций – только голые факты, но Кате и этого хватило. Она не сомневалась, что плохо знает своего мужа, но даже подумать не могла, насколько плохо… И еще, она ошибалась, когда думала, что у нее не осталось больше слез…

– …Я могу лишь догадываться о том, что происходило между вами все эти месяцы. Думаю, много разного происходило, точно знаю одно – он любил тебя. Никогда ни одну женщину он так не любил. Наверное, это была не та любовь, которой ты ждала, но это лишь оттого, что Андрея никто не научил, как нужно любить. Я не научил…

Алексей Сергеевич долго молчал, а когда снова заговорил, Катя уже знала, что он скажет.

– А теперь я хочу поговорить о том единственном, что у меня осталось – о твоем ребенке, моем правнуке. Не бойся, я больше не стану повторять старых ошибок. В любом случае решение останется за тобой.

– Какое решение?

– На днях я оформил свою компанию и все дочерние фирмы на Андрея, решил, что он уже готов… Но он погиб, а ты его жена.

– Я не хочу! Мне не нужна ваша компания! – Катя встала, отошла к окну, в которое уже заглядывала черная декабрьская ночь. – Не такой ценой…

– Не торопись. Подумай о своем ребенке, о тех перспективах, которые у него появятся.

– О каких перспективах вы говорите?! – Катя сорвалась на крик. – О перспективе умереть в расцвете сил из-за этих чертовых денег?!

– Я дожил до преклонных лет.

– А Андрей не дожил! – Она уткнулась лбом в стекло.

– Бедные тоже умирают. А деньги – это свобода. Что стало бы с твоим племянником, если бы ты не нашла денег на операцию? Что может случиться с тобой или ребенком? Я стар, мне нужен покой и тихие стариковские радости. Кроме тебя, у меня никого больше нет. И да, я меняю деньги на правнука. Это честная сделка.

Еще одна сделка… Он ведь так ничего и не понял. Не понял, что нельзя измерить деньгами любовь. Или просто разучился любить просто так, ни за что?

– Теперь ты и твой ребенок наследники моего состояния.

Мысль, яркая и страшная в этой своей яркости, вдруг вспорола черноту ночи и Катино сердце заодно.

– Если я наследница, значит, мне выгодна эта… – Она не договорила, обхватила себя руками за плечи, а потом, собравшись с силами, продолжила: – Вы не боитесь, что это сделала я?

– Боюсь. – Он кивнул. – И поэтому мои люди все проверят. Каждый твой шаг, каждый контакт, каждый телефонный звонок, каждое сообщение в Интернете. – Теперь дед стал похож на себя прежнего, всемогущего и беспощадного в этом своем всемогуществе. – И если вдруг окажется, что ты причастна…

– Я непричастна.

– Мне хочется в это верить, потому что мне больше не во что верить. И терять мне тоже больше нечего. Не разочаровывай меня, девочка, очень тебя прошу…

Где ей было взять силы? Силы, просто чтобы выстоять. Не ради себя, ради своего ребенка. На чужие ожидания ее сил точно не хватит…

– Я сейчас говорю ужасные вещи. – Алексей Сергеевич не сводил с нее взгляда. – Тебе страшно, я понимаю. Но я все равно должен узнать, кто убил моего единственного внука. И я узнаю.

– Я хочу его увидеть… попрощаться. Где он?

– Когда… тело… – Сергей Алексеевич сжал кулаки, – отдадут, ты простишься. Я сообщу дату похорон, а теперь иди. Нам обоим нужен покой…

* * *

С того момента, как Егор сообщил ей о гибели Андрея, жизнь раскололась на две половинки: «до» и «после». Сначала были только боль и неверие, а потом, когда первая черная волна схлынула, осталось серое оцепенение. Катя оказалась слабее, чем думала. Теперь каждое утро ей приходилось заставлять себя жить. Закутавшись в свитер, так и не подаренный Андрею, она бродила по пустой квартире: слушала его диски, по несколько раз на дню разбирала и складывала его одежду, сидела в его кресле, спала на его стороне кровати. Как психиатр Катя понимала, что так нельзя, что нужно взять себя в руки, но ничего не могла с собой поделать. Она жила прошлым: сожалела о несказанном, о несделанном, о том, чему никогда не суждено сбыться. Даже мысли о ребенке не могли выдернуть ее из серого мира несбывшегося.