Ничего личного

Дверь была железной, лбом не прошибешь. Да и нельзя говорить через дверь то, что он хочет сказать. И пускай у него пока нет правильных слов, но они обязательно найдутся, стоит только им с Катей встретиться взглядами.

– Уходи.

Но сама она не уходила. Андрею даже казалось, что он слышит ее дыхание.

– Не могу.

И он не ушел. Сел прямо на пол, привалившись спиной к двери, приготовился ждать. Звука ли открывающейся двери, рассвета – ему было все равно.

И Катя тоже ждала. Он почти видел, как она сидит, прижавшись к двери спиной и кудрявым затылком, обхватив руками подтянутые к подбородку коленки, сидит и не идет спать. И просидит так до самого утра, если он что-нибудь не придумает.

Пожарная лестница была высоко над землей. Чтобы ухватиться за нее, пришлось подпрыгнуть, а потом подтянуться на руках, забрасывая разленившееся за отпуск тело на нижнюю перекладину. Дальше пошло легче, а балконная дверь оказалась открыта. Повезло.

Он мог бы двигаться бесшумно, но побоялся, что она испугается, а потому сразу сказал:

– Катя, это я. Можно?

Нельзя. Но и по-другому нельзя, а поговорить очень нужно. Значит, можно.

Она не спешила входить в комнату, затаилась в коридоре. И Андрей снова сказал:

– Это я. Не бойся.

– Я тебя не боюсь. – Она шагнула в комнату и тут же растворилась в темноте. И Андрей растерялся. В своем доме он включил бы свет, но это был не его дом, не он здесь хозяин, он здесь незваный гость.

– Нам нужно поговорить. – Лиховцев двигался на ощупь, пока глаза не свыклись с темнотой, пока он не начал различать силуэты и тени. Катя сидела на диване. Не расслабленно, откинувшись на спинку, а на самом краешке, словно готовилась в любой момент убежать. Андрей сел рядом. Не слишком близко, но достаточно близко, чтобы чувствовать исходящий от ее волос аромат духов. Она не шелохнулась, но и отодвинуться не попыталась. Может, ему повезет и она его выслушает? Если найдутся правильные слова. Если он сумеет переломать себя и рассказать не о том, что думает, а о том, что чувствует. Если сам сумеет понять, что чувствует, потому что с чувствами у него как-то не ладилось. Лет с четырнадцати…

– Я скотина. – Начинать, наверное, нужно было не с такого вот откровения, но уж как получилось.

– Да.

От этого короткого и веского, как удар булыжником, «да» вдруг стало очень больно где-то в груди, и Андрей вспомнил, что слова тоже могут ранить. Его. Ее. Кого больше? Кому из них больнее?

– Я тебе сейчас расскажу… Попытаюсь объяснить, почему я такая…

– Скотина.

– Да. Выслушай, пожалуйста. Это очень важно.

– Для кого?

– Для меня. – Он мог бы соврать, что для них обоих, но не стал. Боль от этого не убавится. – Но ты выслушай.

– Я слушаю.

Катя сидела не шелохнувшись и даже голову в его сторону не повернула, но она его слушала, и этого было достаточно. Пока.

Если бы Андрей начал со своего неприкаянного детства, то получилось бы убедительнее и… жалостливее, но Андрей не хотел, чтобы Катя его жалела – только чтобы поняла. Пока.

Поэтому он начал с самого главного, с самого грязного.

– Старик… мой дед хотел, чтобы я женился. У нас с ним сложные отношения, не родственные. Обычно он приказывает, я подчиняюсь. Как-то так… – Признаваться в таком было больно и унизительно, но он дал себе слово и слово это сдержит. – И он приказал. Вот только выбор будущей жены оставил за мной.

– Ты выбрал не ту женщину. – Ее голос звучал очень тихо.

– Я хотел его разозлить. Глупо, теперь я это понимаю, но из-за того, что он поставил мне ультиматум, я был в бешенстве.

– И решил жениться на первой встречной.

Если ей и было интересно, то интерес этот прятался где-то очень глубоко.

– Не на первой встречной. Я решил жениться на шлюхе.

– Я не шлюха. – Все-таки эмоции Катерина контролировала не очень хорошо. Сейчас в ее голосе были обида и удивление.

– Прости. – Андрею захотелось взять ее за руку, успокоить прикосновением, но побоялся нарушить это хрупкое перемирие. – Тогда я так думал. Черт возьми, я был уверен! Мне тебя описали, рассказали, как ты выглядишь и чем занимаешься. То есть не тебя, а другую женщину. Она тоже рыжая, тоже Катерина, она должна была отдыхать в том пансионате, и она проститутка. Садо-мазо – ее конек.

– И ты решил, что я – это она?..

– Я не знал тебя тогда.

– Ты и сейчас меня не знаешь.

– Я не знал тебя тогда, – упрямо повторил он. – И я подумал, что это отличная возможность…

– Ты хотел насолить деду, женившись на проститутке? Ты не только скотина, ты еще и идиот.

А она умела бить по больному. Не у него ли научилась?

– Я предложил тебе деньги.

– И я согласилась.

– Разве порядочная женщина согласилась бы вот так… сразу? Я так тогда подумал.

– Порядочная не согласилась бы.

– Но ты согласилась. И ты не проститутка.

– Значит, я тоже не совсем порядочная. Я верну тебе деньги. Только не сразу. – Все-таки она на него посмотрела. Или просто голову повернула в его сторону. – Дай мне немного времени, пожалуйста.

Она не рассказала. Даже сейчас, когда он сознался в таком болезненном и постыдном, ни слова о больном племяннике. И это было обидно. Чуть-чуть…