Ничего личного

– Дурак, – сказал Сема устало. – Ты такой дурак, Лихой. Нельзя так.

– Нельзя. – Андрей кивнул. – А как по-другому, я не знаю. Сема, ты не понимаешь, для нее же лучше не попадаться мне на глаза. И безопаснее… Я ее и простить не могу, и наказать не могу. Почему, думаешь, я все на тормозах спускаю? Почему Силантьева не трогаю? Да потому, что тогда придется и с ней что-то делать, а я не знаю, что мне с ней делать.

Вот он и сказал правду. И на душе снова чуть полегчало, как после того единственного похода в церковь. Только вот Сему он все равно не убедил.

– Одевайся, Андрюха, – похлопал Сема его по плечу, – поедем.

– Куда поедем?

– Там узнаешь, одевайся.

Андрей и сам не знал, почему пошел на поводу у Семы. Может, ему захотелось, чтобы хоть ненадолго кто-то избавил его от бремени принятия решений. Он натянул джинсы и куртку, мельком, уже на выходе, глянул на свое отражение. Теперь уже не страшно выходить на улицу. В этом бородатом, длинноволосом байкере никто не узнает Андрея Лиховцева. Даже шрам почти не виден под щетиной.

Когда Сема привез его на кладбище, Андрей почти не удивился, давно надо было навестить Грома. Вот только Сема повел его не к знакомой могиле, а дальше, на некогда облюбованный им самим же наблюдательный пост, сунул в руки бинокль, велел:

– Смотри!

…Она очень изменилась, его… вдова, женщина, которая с легкостью вычеркнула его из своей жизни, женщина, которую он тщетно старался забыть. Болезненно худое лицо, синяки под глазами, тонкие запястья, выпирающий из-под плаща живот. Даже волосы не такие рыжие, как раньше.

– Ну как? – шепотом спросил Сема. – Похожа она на победительницу?

– Она беременна…

– Моя Марья тоже беременна, но выглядит на все сто и даже лучше. А ты знаешь, что Катя приезжает сюда почти каждый день и сидит на твоей могиле по нескольку часов? Если она бездушная сука, то почему она так поступает: цветы на могиле меняет, сорняки выпалывает? Зачем ей это? Ее же никто не видит.

– Сема, а как она себя чувствует? – тихо спросил Андрей, не отрываясь от бинокля.

– Как выглядит, так, наверное, и чувствует. Хреново, одним словом.

Андрей отложил бинокль, посмотрел другу в глаза, сказал:

– Они мне почти каждую ночь снятся. Она и ребенок.

– Сын. – Сема улыбнулся. – У тебя, Лихой, будет сын. И не спрашивай, откуда я это знаю.

– Мальчик?

– Ну, если сын, значит, мальчик.

Андрей закрыл глаза, прислушался к себе. Он приучил себя думать о ребенке как о каком-то абстрактном бесполом существе. Так было и проще, и безопаснее. А сейчас он осознал, что женщина, склонившаяся над его могилой, носит под сердцем его сына. И какой бы грех она ни совершила, она его уже искупила самим фактом существования этого ребенка.

– Она собирает ключи, – сказал Сема шепотом, словно боясь спугнуть Андреевы мысли.

– Какие ключи?

– Ребята из наружки докладывают, что последние четыре дня она покупает замки определенной формы. Они насчитали двенадцать штук.

– Зачем?

Сема пожал плечами.

– Если бы это был только один замок, я бы предположил, что ей нужно запереть какую-то дверь. Но если таких замков аж двенадцать штук и все они одного образца…

– Значит, она хочет не запереть, а открыть какую-то дверь.

– Похоже на то.

– В замке?

– В замке нет дверей с такими механизмами. Я это точно знаю.

– Тогда где есть?

– Где она чаще всего бывает в последнее время?

– В замке и загородном доме Силантьева. Ты думаешь?..

– Я думаю, – опередил его Сема, – что в доме Силантьева есть закрытая на ключ дверь и твоей… и Кате очень важно ее открыть.

– Почему? – Андрей снова посмотрел в бинокль. Катя уже шла к машине, шла медленно, оглядываясь на каждом шагу, словно не хотела уходить. Или в самом деле не хотела?

– А на днях она встречалась со следователем по твоему делу, сама к нему в контору ездила, без повестки.

– Зачем?

– Я Ивана напряг, чтобы он там своих ребят порасспросил, что к чему. Иван парень толковый, и связи у него в органах остались полезные. Вот только молодой и потому еще дурак… – Сема многозначительно хмыкнул. – Сдается мне, к Кате он так относится, потому что никак простить не может, что она его тогда вокруг пальца обвела, ушла из-под наблюдения. А винить-то по-хорошему нужно не ее, а себя.

– Зачем она ездила к следователю? – повторил Андрей. Его совсем не волновало, что двигало Иваном, он хотел знать мотивы своей жены.

– Хотела увидеть фотографии с места преступления и с опознания тела. А ты же сам прекрасно понимаешь, какие там фотографии, что на них. Старик строго-настрого запретил ее беспокоить. А Старик по субботам сам знаешь с кем на бильярде играет. – Сема сделал многозначительную паузу. – И вообще, незачем беременной женщине смотреть на такие ужасы. Короче, никаких фотографий ей не показали, а вежливо, с реверансами выставили за дверь.

– Что там такое было на этих снимках? – Сердце бухало в груди так громко, что, казалось, заглушало Андреев голос.

– Ничего особенного – обычная их рабочая рутина. Лихой, ну что может быть на снимках с места преступления?! Детали преступления.

– И зачем ей детали преступления?