Ничего личного

- Сколько, Дим? Сколько времени пройдет, прежде чем тебя начнут утомлять эти отношения? - спрашивает он, чуть повышая голос. - Прежде чем ты поймешь, что вмешательство в твою жизнь становится чересчур навязчивым? Прежде чем ты «начнешь задыхаться от неоправданных запросов» - это твои слова, верно? – друг говорит абсолютно серьезно, точно зная, на какие болевые точки надавить. - Ника всегда относилась к тебе по-особенному. Оставив ее сейчас, ты причинишь ей меньше боли, чем если бросишь через месяц. Поэтому подумай не о том, что хочешь ты, а о том, что будет лучше для нее.

- Ты понятия не имеешь, о чем просишь, - произношу я, с трудом выдавливая слова из стянутого спазмом горла.

- Правда? – он усмехается, а острый взгляд, который он меня вонзает, сеют в моей душе панику. - Ты любишь Нику?

Слова друга режут меня по живому, потому что на этот вопрос у меня нет ответа. Она дорога мне. Я одержим ею. Но любовь? Я давно пообещал себе, что больше никогда никого не полюблю. Любовь – это передать власть над собой другому человеку. А на такое самопожертвование я больше не способен. То, что я чувствую к Нике - это нечто совершенно особенное, ни одна девушка не затрагивала меня таким образом. Она вошла в мою жизнь, в сознание, в кровь, и я не могу выбросить ее оттуда. Но было ли это любовью?

- Я бы хотел увидеть ее, - говорю я, прочищая горло.

- Она спит, - напоминает Кирилл. Он говорит это спокойно, но я слышу в его голосе недовольство.

- Это неважно, - я поднимаюсь с места. - Я не пробуду у нее долго.

В палате Ники царит полумрак, но хрупкая фигура в больничной пижаме сразу приковывает мой взгляд. Я подхожу ближе, стараясь не шуметь, и жадно впитываю в себя ее образ. Из тонкой руки торчит иголка капельницы, лицо бледное, на щеке огромный бордовый синяк, на лбу ссадина, рассечена губа. Она выглядит измученной и уязвимой, но даже в таком состоянии у меня перехватывает дух от ее красоты и внутренней силы.

Она не заслужила ничего из этого.

Внутри меня что-то больно сжимается, когда я представляю, что могло бы произойти, если бы Ника не действовала, а ждала, что ей помогут. Она всегда говорила мне, что готова к нападению, но я никогда не воспринимал эти слова всерьез. И до сих пор не понимаю, как в той ситуации она смогла спасти себя. Находясь на волосок от смерти, в машине, ведущей ее к пропасти одержимым психом, связанная по рукам и ногам, она не сдалась.

Я хорошо помню тот миг, когда по координатам, которые передали мне Владимир и Даня Благов почти одновременно, я доехал до места аварии. Увидев огромный пожар и искалеченную груду металла, которая когда-то была моим Гелендвагеном, я похолодел от ужаса. Все померкло. Спина покрылась бисеринками пота, ноги отяжелели и отказывались слушаться. На миг я перестал что-либо слышать: гул пожарных сирен, какофония переговоров полиции, треск огня, - все исчезло, словно я оказался в безвоздушном пространстве. Все, что было во мне – это оглушающе громкий стук сердца.

Только потом я заметил склонившихся над тонкой фигурой полицейских, и со всех ног побежал вперед, чтобы убедиться, что каким-то чудом Ника осталась жива. Позже была скорая, звонки Кириллу. И эта больница. Седой главврач, который лично осматривал Нику по звонку Благовых. И пустынный коридор, в котором я провел часы ожидания. Надежда, что все обойдется. И вера, что с самоубийством Самохина весь этот кошмар для Ники навсегда закончится.

Заходя в ее палату, я хотел просто посмотреть на нее издалека и уйти. Это было бы единственно правильным и здравым решением. Но, глядя на нее сейчас, я меньше всего хотел принимать правильные решения.

Почти вплотную приблизившись к кровати, я протягиваю руку и нежно провожу пальцем по светлой пряди, упавшей Нике на лоб. Изучаю миловидное лицо с тонкими чертами. Глубоко вдыхаю в себя аромат тропиков, притушенный запахом лекарств. Больше не позволяю себе ничего лишнего, как и не должен был позволять с самого начала.

Кирилл прав. Ника заслуживает большего. Самого лучшего. И это, конечно, не я и мои извращенные взгляды на отношения между мужчиной и женщиной.

Сжав руки в кулаки, я отступаю на шаг, потом еще и еще, пока не оказываюсь у самого выхода из палаты. Не дав себе шанса передумать, я последний раз бросаю взгляд на Нику, и ухожу прочь ни разу не обернувшись. Но еще до того, как покидаю здание клиники, меня начинает мучить жестокая боль потери чего-то очень важного и настоящего.

41

Ника

С невероятным трудом разлепляю тяжелые веки, морщась от яркого дневного света, который бьет по глазам. Во рту стоит противный привкус ржавчины. Голова безбожно гудит, и ощущение такое, словно я все еще сплю. Превозмогая тупое давление в затылке, настороженно обвожу глазами безликую светлую комнату с выкрашенными бледно-голубой краской стенами и не узнаю ее. Сознание похоже на бездонную черную дыру, но единственное, что в чем у меня нет сомнения – это место мне решительно незнакомо.