Ничего интересного

— Ура, мамочка, — сказал Тимоти, и на этот раз Роланд и Бесси вовсе не выглядели сердитыми. Они выглядели расстроенными. Пораженными. Как будто надеялись на что-то другое, а теперь им было стыдно, что они вообще надеялись. Мне был знаком этот взгляд. Это чувство. И мне больно было знать, что его вызвала я.

— Нужно приложить лед, — заметила Мэдисон.

— У нас в доме есть, — ответила я. — Схожу за ним.

— Синяк все равно будет приличный. Прости еще раз.

— Ничего. Баскетбол есть баскетбол. Отличный бросок, кстати.

— Поверить не могу, что я попала.

— А я могу.

Я повернулась к Роланду и Бесси:

— Ну что, дети, пойдем перекусим.

— У тебя правда большой синяк, — сказал Роланд.

— Ничего, пройдет, — успокоила его я.

— Тимоти, — обратилась к сыну Мэдисон, — попрощайся с Бесси и Роландом.

— Пока, — пробормотал он, и близнецы угрюмо помахали ему руками.

— Увидимся через пару дней на ужине, — сказала Мэдисон. — А потом мы с тобой, Лилиан, как-нибудь вечером посидим вдвоем, выпьем.

— Отличная мысль, — процедила я сквозь зубы. Голова была в тумане.

Они пошли обратно в дом, и мы смотрели им вслед, а потом Бесси подняла мяч, начала вести и посмотрела на меня.

— Как сделать так, чтобы он проскакивал между ног?

— Тренироваться. Нужно, как это сказать, обеими руками направлять мяч куда нужно, поджать колени.

— Я тоже так смогу? — допытывалась она. — Научишь меня?

— Конечно.

Бесси посмотрела на корзину, как будто это был горный хребет, как будто воздух там был разреженный. Она взвесила мяч, переложила его из руки в руку, а потом вдруг сделала довольно неуклюжую подачу. Движение было резким, как будто в три этапа, но, как ни поразительно, мяч долетел до корзины, на край кольца. Он подпрыгнул, потом еще, и еще, и еще, и мне оставалось только молиться — «пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста». Наконец мяч упал в корзину. Я давно не видела такого везения. И меня охватило настоящее счастье, радость за Бесси, потому что я знала, каково это — когда такой бросок получается, когда ты получаешь то, о чем просил. Как редко это случается в жизни.

— Офигеть, Бесси! — завопил Роланд. — Это же потрясающе!

— Хорошо получилось, Лилиан? — спросила меня Бесси.

— Получилось потрясающе.

— Думаю, мне нравится баскетбол, — сказала она без улыбки, даже немного сердито, как будто принимала на себя древнее проклятие.

— А мне не очень, — признался Роланд, — но это ничего.

— Идем домой, — предложила я. — У нас занятия.

Дети застонали, но я видела, что они не очень-то расстроены. Я видела, что они позволят мне о них заботиться, что я могу заставить их делать то, что им не нравится, и они не будут возражать. Потому что кто еще у них был, кроме меня?

Восемь

На следующий день тоже обошлось без возгораний. Мы глубоко дышали, занимались йогой по кассете, которую Карл оставил у нас на пороге, а теперь уселись за уроки в гостиной. Дети открыли тетради, приготовили карандаши, и я чувствовала себя зверьком, которого вот-вот переедет трактор, или как будто на Землю летит метеорит и знаю об этом только я. Я так думала, что раз хорошо училась, то и учить мне будет легко. Но чтобы учить, нужно готовиться. Сначала нужно вызубрить урок, а потом передать другим. Вот только у меня не было на это времени. Ночью дети спали рядом, хлеща меня руками и ногами, пока им снились кошмары приемлемого уровня ужаса. Когда мне было готовиться? Пришлось импровизировать.

Прошлым вечером мой глаз, теперь ярко-фиолетовый, распух так, что смотреть через него было нельзя — спасибо разгульному локтю Мэдисон. А ведь другая половина моего лица, которую расцарапала в бассейне Бесси, только-только начала заживать. Дети всё спрашивали меня про фингал, просили потрогать его, как будто я не провела последние несколько часов, не отрывая от него пакет со льдом. Их, видимо, интриговала моя боль, то, как безропотно я ее терпела. Кажется, им нравилось, что я не плакала. У меня появились боевые шрамы, а на их коже даже огонь не оставлял следов.

Тем утром я посмотрела в зеркало — выглядел синяк ужасно, расплылся почти по всему лбу. Пока мы занимались дыхательной гимнастикой, я время от времени поглядывала на детей, а они, не стесняясь, глазели на мою рану, не переставая успокаивающе дышать.

Мы начали с истории Теннесси, потому что мне хотелось учить их чему-то, связанному с их жизнью, чтобы не было ощущения, что мы выполняем указания кого-то «главного». Но я уже начала скучать по этому «главному», всегда такому уверенному, даже когда — особенно когда — дела идут хуже некуда.

— Итак, — сказала я, постукивая по прохладной маленькой классной доске — такие, наверное, могли бы висеть в крошечной школе в прерии, — давайте вспомним о знаменитых жителях Теннесси, а затем сходим в библиотеку и узнаем о них побольше.

Хочу отметить: да, интернет существовал. У Мэдисон в особняке он был. Но я ничего о нем не знала. Однажды, в гостях у парня, который иногда приглашал меня покурить травку, я ждала минут тридцать, чтобы распечатать тексты песен Wu-Tang Clan. Я, честно говоря, понятия не имела, зачем еще нужен интернет.