Нич Ниднибай

Когда стакан, завёрнутый в алюминиевую фольгу, был благополучно раздавлен, начались пляски. Дамы трясли своими роскошными задами, а кавалеры шаркали ногами. Непонятно было, чему все радуются: то ли успешно раздавленному стакану, то ли тому, что жених и невеста стали мужем и женой, то ли просто жизни и предстоящей выпивке с закуской…

Часть пола стала оседать, и когда она совсем упала, пары и одиночки посыпались вниз, на первый этаж. Могло бы погибнуть много людей… Но не будем – о грустном, потому что, слава Богу, на этот раз, никто не погиб… После того, как убрали мусор и упавших людей, танцы и свадьба продолжились…

Леонид Гройсшлемазлин сидел в центре частично провалившегося зала на торжественном стуле и, отряхивая извёстку со своего чёрного с жёлтыми пупочками жениховского костюма, смотрел, как друзья поздравляют и тискают (в основном мужчины) его всю в белом теперь уже жену, Стефочку. Мысли в голове молодого мужа были совершенно дурацкие, ни на йоту не адекватные торжественности момента. К примеру, он вдруг вспомнил, как перед эмиграцией из СС сдавал анализы то ли на СПИД, то ли на что-то банально-венерическое. Врачиха (тоже вся в белом) безоговорочно приказала Гройсшлемазлину снять трусы. Когда это произошло, она самым внимательнейшим образом осмотрела гройсшлемазлинский член и все входящие в его комплект принадлежности и затем ещё более безоговорочно повелела взять осмотренного рукой за головку и держать горизонтально. От холода и страха Гройсшлемазлин был послушен, как труп в морге. Он крепко, ибо так внушила ему врачиха, держал и натягивал объект, отчего последний превратился в телесно-коричневую вытянутую тряпочку с розовым набалдашником. Но когда эскулапиха подошла к таковому с каким-то жутким инструментом и попыталась взять мазок, подопытный инстинктивно отдёрнул свой важнейший орган. Так повторилось множество раз. Наконец, врачиха засмеялась, махнула рукой на конец и отпустила Гройсшлемазлина, дав весьма положительную справку. Замёрзший, опозоренный и взволнованный он помчался…

– О чём я думаю? – вдруг спохватился Леонид.

Именно в этот момент к нему подошла вся в измятом белом Стефочка и нежно прогулила:

– Роднуля, пойдём потанцуем…

25

Зал встретил его овациями и стоя. Послышались возгласы «Слава брату Сатанилаеву!», «Слава партии!».

– Жополизы трахнутые, хватит уже, – подумал Сатанилаев, – надо будет запретить это… Хотя впрочем… Хрен с ними… Пусть бесятся… Конечно, здесь и мои агенты усердствуют… Но уж слишком… Вреи тоже изощряются… И всё с ехидными улыбочками… Подождите, я сотру их с ваших рож…

Вслух же он сказал:

– Спасибо, братья мои! Я тронут до глубины души!

Он поправил рясу, усадил своё породистое тело с по-мудрому лысеющей головой в центре длинного стола президиума (стола, за которым стояло белое в красную крапинку знамя с изображением золотого нимба и молота) и поднял левую руку с мощно раскрытой великолепной мужской ладонью. Овации постепенно смолкли. На этом съезде должен был решиться важный для Сатанилаева вопрос о назначении его Верховным Главнокомандующим Вооружёнными Силами Справедливого Союза (сокращённо – ВерхоГ ВоорС СС)…

Вопрос решился положительно.

26

«Нет, перед вами не старый уличный музыкант с измождённым лицом и скрипучим голосом. Перед вами юноша с голосом Карузо. Я пою и плачу на своей скрипке, и вы тоже поёте и плачете. О чём же мы вместе поём и плачем?..

О дыме Освенцима, в вихрях которого, взлетая в небо, кружатся в фрейлехсе, вместе с другими людьми, молодые пары, не успевшие сделать это при жизни. Мы плачем о пане Корчаке и его детках. О том, что мы так и не стали избранным народом. Об отвергнутом нами Спинозе, о наших раздорах, предательствах и ненасытности. О наших погибших солдатах и разрушенных Храмах. О том, что нет и не будет нам покоя и прощения…

А совсем рядом и высоко над нами сидит и плачет наш Бог…

Но кончается песня, и перед вами вновь старик. Ваши лица ещё просветлённые, однако какая-то тень уже легла на них…

И Господь с высот пристально смотрит на нас…

Чего Он ждёт?.. Нет не этого…

Ибо вы уже недобро смотрите на меня и говорите:

– Убирайся скрипач отсюда и не разрывай всем сердца своими песнями. Что проку в них? Нас погубит инфаркт, и мы не сможем работать. Тогда наши дети вместе с нами помрут от голода. И вообще, некогда, некогда: мы должны успеть до смерти урвать от этой жизни, как можно больше, как можно раньше…

Я поднимаю голову и вижу, что Он с досадой отворачивается от нас…»

– Что это? Откуда эти видения, звуки, информацию, извлекает подсознание для снов? – думал Леольh, просыпаясь и одновременно вспоминая, что у него продолжается «бегунок» по медосмотру…

На дверях кабинета психотерапевта было начертано: «Если Вы уже умерли, – не расстраивайтесь. Если ещё нет, – тоже». Когда Леольh вошёл, врач, будучи в красной рубашке, зелёных в белую крапочку брюках и жёлтых туфлях, вообще на него не прореагировал, глядя в компьютер. На десятое покашливание Леольhя он проявил слабую реакцию с помощью возгласа «А, это вы» и опять уткнулся в компьютер…