Ни кола ни двора

— Поехали со мной, — сказал он. — Ты ж говорила, тебе надо увидеть мир, определиться с тем, че ты хочешь. Мне тоже. А потом посмотрим, че ты захочешь, че я захочу. Как мы с тобой будем жить и зачем. Летом будешь поступать и все такое. Или не будешь поступать, а уедешь в монастырь. Или станешь байкершей, ваще-то это неважно. А я, может, стану работать в зоопарке или убивать людей острым ножом. Жизнь длинная.

— Фазу убийства людей острым ножом ты, вроде бы, уже прошел, — сказала я.

— Будем счастливы с тобой, найдешь себя, и я себя найду, а? Может, ты и ваще-то быть со мной не захочешь к лету. Хоть попутешествуешь, я тебе Приморье покажу.

Губы у меня онемели от волнения, от радости и злости.

— А как я по-твоему объясню это родителям?!

— Никак. Или как-нибудь. Или вполне хорошо объяснишь. Я без понятия. Тебе все известно, ты и думай.

Тогда я сказала:

— Да пошел ты! Думаешь, можешь просто сбежать от меня? Оставить меня здесь?!

— Не, — сказал Толик. — Я тебе предлагаю поехать типа со мной.

Но я слышала другое: я уеду с тобой или без тебя, уеду-уеду-уеду, а ты останешься в этом доме на краю мира, где никогда ничего не происходит.

И я сказала:

— Ты мне не нужен. Спасибо, что научил меня кое-чему, теперь я справлюсь сама. Неужели ты думаешь, что я все оставлю и уеду с тобой просто так, потому что ты предлагаешь?

— Не, — сказал Толик снова. — Я тебе просто предлагаю. Есть такой варик, а думай ты сама.

— Оставить родителей? Это по-твоему вариант?

— Да, — сказал Толик. — По-моему, вариант. У тебя вся жизнь впереди, ты их все равно оставишь. Поди плохо отправиться в путешествие.

Он осекся, задумчиво посмотрел куда-то поверх моей головы. Толику не хотелось меня уговаривать. Он предлагал мне принять первое в жизни серьезное решение.

— И когда ты уезжаешь? — спросила я.

— Завтра утром.

Толик глянул на часы, засмеялся.

— То есть, уже седня. Седня утром.

Он вытащил изо рта сигарету, стряхнул пепел прямо на пол и поцеловал меня в щеку.

— Думай, — сказал он. — Как оно тебе будет лучше.

А я сказала, что ненавижу его.

Понимаете, потому что я представляла, что мы вечно будем жить в моем странном доме, вечно будем ездить в Вишневогорск, вечно будем навещать вечно умирающую Светку.

Я не могла простить ему, что жизнь предполагает выбор. И что выбор A всегда убирает возможность B.

И что впереди перемены, я ведь так ненавидела перемены.

А Толика я любила.

Но я сбежала, злая, перепуганная и в слезах.

Я не могла уговорить родителей отпустить меня, во всяком случае, до завтра. И не хотела просить Толика подождать.

Я вообще не хотела выбирать. Пусть бы все решила за меня судьба, пусть бы я не была ответственна ни за один поворот в своей жизни.

Мне хотелось нестись на полном ходу в машине без тормозов или плыть по реке, чье течение слишком быстрое, чтобы справиться с ним.

Я хотела уехать с Толиком и боялась, что сделаю больно родителям.

Хотела остаться с родителями и боялась, что сделаю больно Толику.

Даже мысли о том, что это все временно, что это просто путешествие длиною только чуть больше полугода мне не помогали.

Все развернулось так стремительно, распрямилось внезапно и пружинкой, отдача ранила меня, и я плакала и радовалась, что отдала Толикову куклу Любане.

А то разбила бы ее.

А так просто ходила по комнате, плакала и заламывала руки, будто форменная истеричка.

Да и почему будто?

Почему надо всегда выбирать? Почему нельзя получить все и сразу?

Я так боялась потерять его, и так боялась разочаровать родителей, и даже не знала, чего боюсь больше.

Когда от слез стало тяжело дышать и заболело горло, я решила сделать то же самое, что и всегда.

Проспать свою жизнь.

Я выпила диазолин (это вам не диазепам, просто средство от аллергии, зато никто не запрещает маленьким девочкам хранить его) и легла в кровать.

Думала, не засну, в конце концов, я выпила только антигистаминное, а перенервничала страшно.

Но, видимо, у меня были отличные предохранители.

Они предохраняли меня от решений, верных и неверных, вообще любых.

Глава 17. А как же Толик?

Я проснулась на рассвете, втайне надеясь, что Толик уже уехал со своей спортивной сумкой, со своим дзеновым безумием, со всеми своими дурацкими привычками и странными словечками.

Что всего его уже нет.

Заснуть больше не получалось, сердце колотилось, будто бешеное. Я снова заплакала, и плакать было в каком-то смысле сладко — моя настоящая любовная трагедия.

Моя собственная, моя живая боль. Будто крошечное животное у меня в груди пытается прорыть себе ход наружу через кости и плоть.

Господи, подумала я, Боже мой, мой Толик.

Как так вышло, что я у тебя дура и слабачка?

И бедные мои родители. Вам тоже со мной не повезло.

Я встала с кровати и на цыпочках прошлась по коридору, спустилась вниз, толкнула дверь Толиковой комнаты.

Она была пустой. Пустой по-толиковски, так что он вполне мог быть где-то рядом. Но, заглянув под кровать, я не обнаружила его спортивной сумки — единственного свидетельства его реальности и присутствия.

Постель была разобрана, и я легла на нее, сжалась в комочек и пару минут вдыхала Толиков запах.