Ни бог, ни царь и не герой

Наконец приказ: выступать! За плечами у всех вещевые мешки. Они почти пусты, кусок хлеба — груз не тяжелый. Зато на обратном пути в них будет багаж куда более весомый — динамит и гремучая ртуть.

Погода стояла пасмурная, ночь — темнее быть не может. К счастью, дождя не было. До света мы прошли верст восемь-девять. Вышли к горному ручейку. Передохнули, позавтракали — и снова в путь. Мы шли через пышные хвойные и лиственные леса, перемежающиеся цветущими полями, вдоль весело журчащих горных ручьев, прихотливо извивающимися горными дорогами и тропами. Урал раскрывался перед нами во всем своем великолепии. Как-то странно было, что мы не на прогулке, а в боевом походе, что нам предстоит не пикник, а трудное и рискованное дело. А молодость брала свое — о близкой опасности не думалось, шли весело, шутили, смеялись, наслаждаясь чудесной уральской природой, полной грудью вдыхали лесные запахи, жадно вглядывались в блекловатую, без солнца, серовато-синюю хвойную шевелюру гор, слушали невнятный птичий говорок…

Ах, как мы были тогда молоды!

Дороги, так же как и самого места «экса», никто из нас не знал, кроме нашего проводника-разведчика Гнусарева. Он единственный среди нас был угрюм, молча шагал впереди — высокий, худой, рыжеватый. Немного позади него шли наши командиры.

Вот, закрою глаза, и — словно не пробежала с того дня половина столетия, словно не омыли Россию шквальные волны трех войн и трех революций — ясно вижу этих двух дорогих мне людей. Легкий, размашистый шаг, выправка — все обличало в Михаиле Кадомцеве военного. А рядом с ним вышагивает, слегка покачивая широкими плечами и небрежно помахивая вырезанной из орешника палочкой, мой друг Миша Гузаков — удалец из удальцов, предмет безнадежных воздыханий симских девиц…

Уфимских товарищей мы, симцы, видели впервые, но дорогой все перезнакомились. За болтовней, шутками и смехом не заметили, как время далеко перевалило за полдень. Об этом властно напомнил разыгравшийся мальчишеский аппетит.

— Товарищ сотник, — обратился к Кадомцеву кто-то из ребят. — У нас уж кишка кишке кукиш кажет.

— Скоро село, — объявил Кадомцев. — Там привал на обед и отдых.

Часа через полтора стал доноситься запах дымка. Послышался лай.

— Остановимся за селом. Как можно аккуратнее с оружием! — приказал командир. Ни в какие разговоры ни с кем не вступать.

Вскоре показалось башкирское село. По берегу мелкой речушки мы обошли его, нашли хорошую полянку. От села ее отгораживали небольшие густые кусты. Здесь мы и сделали привал. Кто с наслаждением растянулся на траве, кто принялся умываться, скинув рубашку, кто, усевшись на бережку, опустил в прохладную воду босые усталые ноги. Хорошо!..

Сотник Кадомцев послал двух товарищей за едой. Вскоре они вернулись, купив молока, яичек и хлеба. Видно, в село мы попали бедное — хлеб был так плох, что совсем не годился в пищу; пекли его, наверное, с лебедой.

Все это время вездесущие деревенские ребятишки с любопытством следили за нами из кустов, не приближаясь и не уходя.

После обеда мы повалились, кто где хотел, — на полянке, в кустах, — и сразу наш бивак был охвачен глубоким сном, таким крепким, каким могут спать только молодые, здоровые, усталые парни.

Двое дежурных бодрствовали. Через два часа они должны были разбудить себе смену.

Но тут оказалось, что с дисциплиной у нас далеко не все еще было благополучно.

Спали мы долго. Проснулся я от какого-то шума. Смотрю, нас окружает большая толпа крестьян: мужчины, женщины, молодежь, старики. О чем-то оживленно галдят, размахивая руками.

Оказалось, что наши часовые крепились-крепились и тоже вздремнули. Они не заметили, как у Васи Алексакина во время сна вывалился из-за пазухи «смит-вессон», не видели, как поблескивавший на солнце никелированный револьвер привлек внимание осмелевших ребятишек, как они помчались в село и привели любопытствующую толпу крестьян. Крестьяне были настроены недружелюбно: ведь вести о революции приходили сюда, в это глухое и темное, затерянное в лесной дали село, через муллу и урядника, которые не жалели черной краски, живописуя «происки» городских дармоедов-крамольников, «врагов русского и башкирского бога и батюшки-царя».

Пришлось спешно сниматься с места.

…Незаметно спустилась ночь. Низкое небо сплошь затянули дождевые облака, словно над ними развернули огромную кипу грязной, сероватой ваты. Темнота была нам на руку.

Гнусарев остановил отряд, цель была совсем рядом.

Кадомцев разделил нас на две группы. Шестерка боевиков во главе с Мячиным — бесшумно снимает сторожей. Вторая группа — забирает динамит и гремучку.

Настроение у всех приподнятое, нервы словно обнажены.

Разведка донесла: в нескольких шагах изгородь.

Костя Мячин со своей группой двинулся вперед: двое — к сторожке, остальные — со всех сторон к складу, чтобы одновременно убрать всех сторожей.

Наша четверка немного задержалась — быть может, Мячину понадобится помощь. Но все шло точно по плану. Доносят: сторожа сняты, связаны.