Незримый враг

– Ты не видишь, Нэнси? Все кончено. – Мур устало глянул на меня. – После той случайной смерти виконта мы начали тайно встречаться. Нэнси якобы ходила на заседания книжного клуба, все знали, как она любит читать. Я был ослеплен ее красотой, и раскаянием, и… Я сирота, меня никогда не любили, а тут вдруг оказалось, что мы жить друг без друга не можем с первого взгляда, с того момента, когда я пришел в этот дом из-за гибели жениха Элизабет. Нэнси так интересовалась моей работой, всеми этими смертями, убийствами… Я… я должен был понять, что это не к добру, но не понял. Злился из-за дела Амелии Макартур, знал, что она убила мужа, а доказать не мог. Рассказал Нэнси про эту змею Амелию, про то, что виновные женщины уходят от правосудия чаще мужчин, – дескать, прямо как ты. А через неделю, семнадцатого ноября, Амелию нашли мертвой. Я сразу, сразу понял, чьих это рук дело! У меня глаза открылись. Нэнси призналась мне, плакала, говорила, сама не знает, что на нее нашло, и я поверил, но… но… Но через два месяца все повторилось. Я открыл ящик Пандоры, а закрыть его уже не смог.

– Чего за ящик? – шепотом спросила Молли, тронув мою руку.

Барона она уже усадила на стул и теперь держалась поближе ко мне – видимо, за историю с поцелуем я был прощен. Я вдохнул поглубже. Надо продержаться еще немного.

– По легенде, там… были заточены… все несчастья мира. Если открыть его, они… вырвутся на свободу, и закрыть его уже… невозможно.

– Если вы поняли, что Нэнси убила Амелию, зачем рассказывали ей про остальных преступниц? – спросила Молли, требовательно уставившись на Мура. – Она ведь потом еще не меньше четырех женщин убила!

– Я не рассказывал. – Мур вяло мотнул головой. – Она откуда-то узнавала сама.

– Откуда-то? Никто даже не предположит, что я газеты читаю? – гневно спросила Нэнси, и все повернулись к ней. Похоже, она совершенно не выносила, когда кто-либо сомневался в ее уме. – Там пишут обо всех судебных процессах, печатают портреты подсудимых!

– Это правда, – ввернул Робин.

– Я начала искать дела, в которых обвиняли женщин, смотреть результаты судов. Записывала имена тех, кого оправдали. Там были рисунки полицейского художника. Я выбирала тех, кто похож на маму. Вела список таких же подколодных змей, как моя мать, – горько сказала Нэнси. – Нанесли удар и скрылись? Не от меня! Ничего плохого я не делала, я наказывала виновных.

– И с чего вы так в этом уверены? – спросил я.

Нэнси, похоже, решила, что молчать уже бессмысленно: Мур ее выдал, и она бросала на него взгляды, полные недоумения, обиды и злости.

– С того, что, будь они невиновны, их не пугали бы мои письма с требованием денег за молчание, – отрывисто пояснила Нэнси. – Если отвечали и приходили с деньгами, значит, виноваты.

– Вы приглашали каждую из них на праздник семнадцатого числа, – понял Робин. – С ума сойти! Снова и снова повторяли самый ужасный момент своей жизни, только на этот раз уходящая белокурая женщина оказывалась в вашей власти!

– Мир без них немного потерял, я все-таки разумный человек, – сухо ответила Нэнси. – Они были убийцами. Так же, как…

Она не произнесла «моя мать», но я и так понял. Слова «я куплю вам яблоки в глазури» с последующим исчезновением могут быть не менее смертоносны, чем нож.

– Я умолял Нэнси остановиться, грозил выдать ее полиции, она плакала, говорила, что любит меня, что это в последний раз, а потом все повторялось заново, – монотонно проговорил Мур. – Однажды она пришла вся в слезах, сказала, что девушка, которую она наказала, оторвала у нее кусок воротника. Вбила себе в голову, что по обрывку ткани ее найдут. На это убийство выезжал другой детектив, не я, и он ничего не нашел, но Нэнси настаивала, и я пошел искать. Она обещала, что никого больше не тронет, если я только верну ей этот обрывок. – Мур дернул головой так, будто движением пытался отогнать воспоминания. – Когда я пришел на место убийства, там был молоденький мальчишка, и он этот обрывок уже нашел. Он был влюблен в погибшую девушку, хотел выяснить, что с ней произошло. Его Изабелла, скорее всего, отравила свою невыносимую тетку. Мы ее за это арестовали парой месяцев раньше, да суд не смог доказать вину. Кирану я не стал этого говорить – он был влюблен, страдал, мне ли этого не понять! Пришлось наплести, что я частный сыщик, что подозреваю промышленника Каллахана, чьи товары по всему городу расхваливают. Но обрывок ткани он мне тогда не отдал, поэтому я встретился с ним снова, и снова, и продолжил встречаться даже после того, как он все же доверил мне хранение этого несчастного лоскутка. Он так хотел научиться сыскной работе! Сообразительный, храбрый, из него вышел бы отличный детектив.

Молли улыбнулась, и я никогда еще не видел на ее лице такой улыбки – туманной, хмурой и мягкой, как заря, проглянувшая сквозь тучи.