Незримый враг

Точно такой же флакон стоял на туалетном столике у моей матери. Я был совсем маленьким, а сейчас, потеряв обоняние, почти забыл, как ощущаются запахи, но после смерти мамы я часто нюхал ее духи: у них был свежий лимонный аромат. Видимо, в начале века, во времена юности наших с Нэнси матерей, такие духи были модными среди дам.

А еще, пока остальные восставшие не упокоились, я мог увидеть сцену смерти любого из них. И в воспоминаниях блондинки – одной из жертв праздничного убийцы – я видел и ощущал все то же, что она. Толпу, удар ножом в спину, отворот мужского сюртука и то, как убийца обнял жертву: леденящая душу нежность к той, кого только что лишил жизни. От сюртука исходил нежный аромат лимона: свежий, волнующий. Эти воспоминания притупились из-за обилия событий последнего месяца, но сегодня я увидел флакон, и что-то блеснуло в моей памяти.

– Знаешь, Молли, что самое невероятное? – прошептал я, не отводя глаз от раскинувшейся на постели и такой безобидной с виду Нэнси. – Помнишь, что нам перед смертью сказала Элизабет? Я спросил ее: «Кто это сделал?» А она ответила…

– «Нэнси», – выдохнула Молли. – Ох ты ж, холера…

– Я думал, она просто зовет вас, – продолжал я, подходя ближе. – Но Элизабет в буквальном смысле отвечала на мой вопрос. За что вы убили свою сестру?

В глазах Нэнси мелькнула какая-то мысль, как у шахматиста, просчитывающего ход, и мне стало не по себе. Мур просто за нос меня водил, но теперь я ощутил именно то, о чем говорила Молли. Бам! И все встает на свои места.

Я кожей чувствовал ту же смертельную опасность, которая заставила меня замереть в толпе на земляничном празднике. Вот он, человек, который ударил меня ножом.

– Внешность обманчива, да? – сказал я, остановившись в шаге от кровати. – И одежда может изменить ее полностью, я всегда это знал. Я думал, убийца – мужчина, потому что он был в мужской одежде. Даже с ростом промахнулся – вы для женщины довольно высокая, то есть как раз сойдете за мужчину среднего роста.

Да и Мур в участке невольно подсказал мне: «Я бы женщин со счетов не сбрасывал, то, что убийца был в мужской одежде, еще ни о чем не говорит». Нэнси смотрела на меня без всякого выражения. Я не понимал, напугана ли она, узнает ли в моих словах себя, глумится или растеряна.

Как там говорил Мур? Чтобы остановить преступника, нужно признание, свидетели преступления или улики. Я глянул на Молли. Та выронила мокрое полотенце на пол и осторожно отступала в мою сторону. На одно постыдное мгновение я понадеялся, что Нэнси нападет на нее и выдаст себя, но та лежала на кровати, мирно сложив руки на животе. Из-под черной юбки трогательно торчали поношенные домашние туфли.

Глория, узнавшая хозяйку даже в мужском наряде и имевшая неосторожность требовать с нее денег за молчание, мертва. Значит, надеемся на улики. Я вытащил из кармана флакон от противоядия: бледно-желтое стекло, позолоченный колпачок.

– Ваш?

– Нет, – не моргнув глазом ответила Нэнси.

– Молли, ты сейчас сидела рядом с мисс Нэнси. Как бы ты сказала, чем от нее пахнет?

Молли, отступление которой успешно завершилось рядом со мной, вопросительно глянула на меня.

– Странный вопрос. Чем-то таким… Как от дам пахнет. Вкусным.

– Лимоном? – подсказал я.

– Чего такое лимон?

Вместо объяснений я сунул ей под нос флакон, и она кивнула:

– Ага, вот так же пахнет, да.

– Не продумали вы это, – усмехнулся я, стараясь выглядеть невозмутимо. Душа у меня пела от долгожданного триумфа. – Мало было времени, чтобы спланировать фальшивое отравление, а вам хотелось красивого жеста, вот и схватили первый попавшийся флакон из своих вещей.

– Вы заблуждаетесь.

Мисс Нэнси встала, подошла к туалетному столику и показала мне точно такой же флакон, как тот, что я держал в руках.

– Вот мои духи, других у меня нет, камеристка подтвердит. Это лаймовая вода от «Флорис», мы заказываем ее в Лондоне.

Я нахмурился. Если слово «лаймовый» значит что-то вроде «лимонный», то…

– Молли, иди понюхай, – прошептал я, смущенный тем, что расследование превратилось в парфюмерную дегустацию.

Та подошла к Нэнси опасливо, как к змее, но та продолжала дружелюбно протягивать ей флакон, и Молли его понюхала.

– То же самое, – подтвердила она и стремительно попятилась обратно ко мне.

– А теперь прошу меня оставить, – любезно сказала Нэнси. – Я хотела бы отдохнуть. То, что вы держите в руках, мне не принадлежит, но я благодарна вам за поиски правды.

С уликой, похоже, не получилось. Я беспомощно глянул на флакон в своих руках. Он был и правда таким же, как тот, что Нэнси показывала Молли, только… Только более старый. Стекло тусклое, позолота на колпачке стерлась, а тот, что стоял на туалетном столике Нэнси, гордо ловя солнечные лучи, сиял, как новенький.

– У моей матери был такой, – выдохнул я. – После ее смерти безделушки так и остались на ее столике, да они до сих пор там стоят! И флакон тоже. Пока меня не отослали в пансион, я часто его нюхал, чтобы почувствовать, что она рядом. Этот флакон принадлежал вашей матери, так?