Незримый фронт Отечества. 1917–2017. Книга 2

Глубокой ночью Сергей Веревкин-Рахальский, Валера Плещенко и я появились в районе таможенного склада. Игорь Сухих, наш «подкрышник» в аэропорту, прикрывал нас снаружи на всякий случай. Перекусив пломбу на двери склада отмычкой, мы вскрыли замок. На складе довольно быстро нашли багаж двух интересовавших нас пассажиров, выезжающих на постоянное жительство в Израиль. Быстро приступили к осмотру вещей Могилянского. Увы, но нас ожидало разочарование… Ценностей в нем не было. На свой страх и риск решили досмотреть вещи и второго пассажира — раз мы уж здесь. О, удача! Большая коробка из-под цветного телевизора была битком набита ценностями: иконами, изделиями Фаберже и ювелирными украшениями других известных мастеров. Кроме того, там оказалась небольшая картина в металлической раме, выполненная мозаикой, которая в последующем была признана экспертами Эрмитажа в качестве национального достояния. Шепотом прокричали «у-р-а!», обнялись. У меня с собой был фотоаппарат, чтобы, в случае обнаружения контрабанды, все сфотографировать и показать потом руководству. Но вещей было очень много, и у нас явно не хватало времени на проявление пленки и печатание фотографий. Оставив других любоваться ценностями, я побежал на улицу, где из телефона-автомата позвонил домой Киму Васильевичу и сообщил о находке. На складе мы с ребятами сплясали танец радости вокруг коробки, сверкающей золотом и серебром. Аккуратно упаковали коробку, и счастливые перешли со склада в здание аэропорта ждать дежурную машину из Управления. Просто так сидеть и ждать — нет никакой возможности, радость удачи требует выхода. Заходим в буфет и скидываемся. Выясняется, что среди нас нет ни одного родственника Рокфеллера, а собранной нами суммы хватает ровно либо на 100 граммов водки либо на четыре бутерброда. Двух мнений в нашем коллективе не бывает — без колебаний берем эти 100 грамм и пускаем по кругу — за удачу. Я закусываю рукавом, ребята — сигаретой. Вскоре и машина подъехала.

В Управлении приступили к написанию рапортов, справок и других бумаг для руководства. Через пару часов начальник отправил меня в аэропорт организовать задержание этих двух пассажиров, а ребята продолжили готовить документы. В аэропорту меня встретил оперативный работник, который сказал, что получил указание помогать в проведении мероприятия. Прошу его рассказать, как проходит оформление пассажиров, где будет стоять самолет и прочие детали. После этого мы поднялись в диспетчерскую службу, откуда хорошо видна стоянка самолетов. Мне показали, где стоит самолет, и как будут проходить пассажиры. Я попросил отодвинуть самолет метров на 20 назад и поставить его носом к пандусу, на котором обычно стояли провожающие пассажиров родственники и знакомые. Кроме того, потребовал, чтобы после таможенного досмотра пассажиров нашего рейса отвезли к самолету на автобусе. Водитель же должен был поставить автобус таким образом, чтобы он максимально закрывал вид на трап самолета. Сопровождающую же пассажиров стюардессу я попросил сделать объявление в автобусе на русском языке, что сначала на посадку идут иностранцы, а потом советские граждане, что в те времена воспринималось абсолютно нормально.

Только успел отдать все эти распоряжения, как закончилась регистрация пассажиров, и в здание аэропорта вошли наши сотрудники, прибывшие для задержания. К трапу уже подкатил автобус с группой иностранных туристов и двумя нашими «героями». Не спеша я двинулся по направлению к самолету, где и обнаружил моих «подопечных». Могилянского я узнал сразу по описаниям в деле, а второй — мясник из Кузьмолово, что под Ленинградом, — оказался «малышом» крупного телосложения под два с небольшим метра. Он был увешан кофрами с фото- и киноаппаратами. Я с беспокойством подумал, что, наверное, мало попросил людей для задержания (всего по два человека на каждого). Если этот мясник вдруг занервничает и начнет отбиваться кофрами, мало не покажется.

Обращаясь к Могилянскому и мяснику с трапа самолета, я интересуюсь их фамилиями, после этого строго и даже с раздражением, позаимствованным у наших чиновников, говорю:

— Ну что же вы не расписались в таможне при оформлении документов? А мне теперь приходится бегать за вами по всему полю!