Генри улыбается.
– Адди, – шепчет он, уткнувшись ей в шею. – Адди… – оставляя цепочку поцелуев на горле, – Адди… – спускаясь на живот, – Адди… – смещаясь к бедрам.
Его рот накрывает жар, пылающий между ее ног. Адди запутывается пальцами в черных локонах Генри, выгибая спину от удовольствия. Время содрогается, выпадая из фокуса. Генри возвращается по следам собственных поцелуев и припадает к ее губам, и вскоре Адди оказывается сверху, прижимая его тело к кровати.
Нельзя сказать, что они идеально друг другу подходят. Генри не создан для нее так, как Люк, он куда лучше, ведь он настоящий. Настоящий, добрый, живой, и он ее помнит. Когда все кончено, Адди, задыхаясь, падает на постель рядом с ним. Пот ручьями стекает у нее по коже. Генри обнимает ее со спины, прижимая к своему телу, и Адди чувствует, как замедляется биение его сердца, снова становится мерным.
В комнате наступает тишина, лишь дождь равномерно стучит за окном, страсть отступает, наваливается дремота, и вскоре Генри уже спит.
Адди смотрит в потолок.
– Не забудь, – тихо произносит она свою полумольбу-полумолитву.
Объятия Генри становятся крепче, и он выныривает из дремы.
– Что не забыть? – бормочет, почти засыпая снова.
Дождавшись, пока его дыхание станет ровным, Адди шепчет в темноту:
– Меня.
VI
29 июля 1724
Париж, Франция
Адди выбегает в ночь, размазывая по щекам слезы. Натягивает жакет, несмотря на летнюю жару, и одна идет через спящий город. Она не торопится в лачугу, что этим летом зовет своим домом, ей просто сложно усидеть на месте. Поэтому Адди идет.
И в какой-то момент она вдруг осознает, что шагает не в одиночку. Чем-то веет в воздухе, может, легким ветерком, несущим с собой запах деревенского леса, и вот он уже здесь, идет с ней в ногу. Элегантный призрак, его воротник и манжеты отделаны шелком по последней парижской моде.
Черные кудри, непокорные и свободные, развеваются у лица.
– Аделин, Аделин, – говорит он.
Голос его пронизан наслаждением, и Адди будто снова оказывается в постели, и Реми шепчет: «Анна, Анна», касаясь дыханием ее волос.
Четыре года мрак ее не посещал.
Четыре года Адди жила, едва дыша, и хотя она никогда бы не призналась в этом, увидеть его – все равно что воспарить в воздухе. Ужасное, вскрывающее грудину облегчение. Как бы ни ненавидела Адди этого призрака, этого бога и монстра в его украденном воплощении, он все еще единственный, кто ее помнит.
Но ненависть ее от этого не становится меньше. Можно сказать, даже усиливается.
– И где ты шлялся?
В глазах Люка звездным светом горит самодовольство.
– А что? Неужели ты по мне скучала?
Адди молчит, не доверяя себе.
– Ну же, – настаивает Люк, – ты же не думала, что будет легко.
– Четыре года прошло! – восклицает Адди и морщится – слишком явно в ее голосе звучит гнев, выдавая отчаянное желание видеться с ним.
– Четыре года это ничто. Один вдох. Один миг.
– И все же сегодня ты явился.
– Я знаю твое сердечко, дорогая. Я чувствую, когда оно замирает.
Пальцы Реми, которые прячут монеты в ее ладони, внезапная тяжесть печали – и мрак, учуяв боль, явился как волк на запах крови.
Люк рассматривает ее штаны, застегнутые под коленками, мужскую сорочку с открытым воротом.
– Должен сказать, красный идет тебе больше.
При упоминании о той ночи четыре года назад, когда он впервые не пришел, сердце Адди пропускает удар. Люк же наслаждается ее удивлением.
– Ты видел!
– Я сама ночь. Я все вижу. – Он подходит ближе, неся с собой запах летних бурь и поцелуи лесных листьев. – Платье, что ты надела в мою честь, было прелестным.
Стыд, словно румянец, ползет под кожей, а следом – жар гнева. Он наблюдал! Наблюдал, как ее надежды таяли вместе со свечами, как она разбилась вдребезги – одна в темноте.
Адди захлестывает отвращение. Она кутается в него плотнее, как в пальто, и улыбается.
– Должно быть, ты считал, я зачахну без твоего внимания. Но я выстояла.
– Прошло всего четыре года, – хмыкает мрак. – Возможно, в следующий раз я возьму паузу подольше. Или… – Он берет ее за подбородок, разворачивая к себе. – Просто отменю эти визиты. Разгуливай себе по земле сколько влезет до самого конца.
Мысль об этом страшит Адди, хотя она не подает вида и спокойно заявляет:
– Тогда тебе ни за что не заполучить мою душу.
– Это всего одна душа, – пожимает плечами Люк. – Тысячи других ждут жатвы. – Он склоняется еще ближе, поглаживая большим пальцем линию подбородка, а остальными – массируя затылок Адди. Она пытается вырваться, но Люк держит ее железной хваткой. – Как легко было бы забыть тебя. Все прочие уже забыли. Соглашайся же, пока я не передумал…
На какой-то жуткий миг она не решается отвечать, не доверяя себе. Слишком свежо воспоминание о тяжести монет в ладони, о ночной боли, и в глазах Люка зажигается победный огонек. Адди тут же трезвеет.
– Нет! – опомнившись, рычит она.
И на прекрасном лице Люка, словно в подарок, расцветает вспышка гнева.
Его рука падает, и тело тает, будто дым. Адди снова остается одна во тьме.