Незримая жизнь Адди Ларю

– Просто ты никого больше ко мне не подпустил. – Адди вздыхает, пытаясь успокоиться. – Я знаю, что меня ты не пощадишь. Возможно, ты прав – мы принадлежим друг другу. Но если ты меня хоть немного любишь, освободи Генри Штрауса. Если любишь меня – отпусти его.

Лицо Люка искажает гнев.

– Это наш вечер, Аделин! Не порти его болтовней о других.

– Но ты сказал…

– Идем! – приказывает он, отталкивая стол. – Этот ресторан мне больше не по душе.

Официант как раз только что поставил на стол грушевый тарт, но лакомство вмиг сгорает до пепла, и Адди, как всегда, дивится капризам богов.

– Люк… – начинает она, но тот уже, поднявшись, швыряет на испорченное блюдо салфетку.

XII

29 июля 1970

Новый Орлеан, Луизиана

– Я люблю тебя.

Он говорит ей это за ужином в тайном баре Французского квартала – одном из многих своих проектов.

Адди качает головой. И как это слова не обратились в пепел прямо у Люка рту?

– Не притворяйся, будто это любовь.

На лице Люка мелькает раздраженная гримаса.

– И что же тогда, по-твоему, любовь? Расскажи мне. Убеди, что твое сердце не трепещет при звуках моего голоса. Что оно не сжимается, когда мои губы произносят твое имя.

– Оно трепещет от моего имени, а не от твоего голоса.

Уголки губ Люка приподнимаются вверх, глаза горят изумрудным огнем. От удовольствия он оживляется.

– Возможно, когда-то так и было, но теперь это нечто большее.

Адди боится, что он прав.

А потом Люк ставит перед ней коробку. Простую черную коробку размером не больше ее ладони.

Сначала Адди к ней не притрагивается.

– Что там? – спрашивает она.

– Подарок.

Адди не торопится брать его в руки.

– Ну же, Аделин, – ворчит Люк, забирая свой дар, – она тебя не укусит.

Он открывает крышку и ставит перед ней. Внутри лежит простой латунный ключ.

Адди интересуется, от чего он.

– От дома, – просто отвечает Люк.

Адди застывает. Своего дома у нее не было со времен Вийона. На самом деле не было даже своего угла, и она испытывает прилив благодарности, пока не вспоминает, что именно Люк за это в ответе.

– Не дразни меня, Люк.

– Я не дразню.

Он берет ее за руку и ведет через Французский квартал к дому в конце Бурбон-стрит – желтому особняку с балконами и окнами в пол. Адди вставляет ключ в замочную скважину – раздается глухой щелчок. Если бы дом принадлежал Люку, а не Адди, дверь просто распахнулась бы от легчайшего прикосновения. Внезапно латунный ключ в руке становится тяжелым, настоящим. Драгоценным.

За дверью – высокие потолки и деревянный пол, мебель, шкафы и пустые комнаты, которые предстоит обставить. Адди выходит на балкон, слушая, как во влажном воздухе разливается разноголосье Французского квартала. По улице струится необыкновенный джаз, мелодии накладываются одна на другую, переливчатые, живые.

– Это твой дом, – говорит Люк, и кости Адди ноют от старого предчувствия.

Но теперь эти ощущения всего лишь затухающий маяк, свет которого слишком далеко от порта.

Люк притягивает ее спиной к себе, и Адди в который раз замечает, как идеально подходят друг другу их тела. Он словно создан специально для нее.

Впрочем, это на самом деле так. Его тело, лицо, черты и правда созданы, чтобы она расслабилась, почуяла запах свободы.

– Пойдем прогуляемся, – зовет Люк.

Адди хочет остаться дома, начать обживать его, но Люк убеждает, что у них предостаточно времени и всегда будет достаточно. На сей раз мысль о вечности ее не пугает. Дни и ночи отныне не тянутся, а мчатся вперед.

И Адди знает – что бы это ни было, оно не продлится долго.

Просто потому, что так не бывает.

Ничто не длится вечно.

Но прямо сейчас она счастлива.

Рука в руке они бредут по Французскому кварталу. Люк закуривает сигарету, и Адди говорит, что табак ужасно вредит здоровью, а он принимается беззвучно смеяться, выпуская дым.

У одной из витрин Адди замедляет шаг.

Магазин, конечно, уже закрыт, но даже в неосвещенной витрине видно манекен в черной кожаной куртке с серебряными пряжками.

Рядом с отражением Адди возникает отражение Люка. Он прослеживает ее взгляд.

– На улице лето, – замечает он.

– Оно же не навсегда.

Люк кладет руки ей на плечи, и Адди чувствует, как их облегает мягкая кожа. Манекен в витрине остается голым; Адди отмахивается от мыслей о годах, когда она страдала от холода, о тех временах, когда приходилось скрываться, драться и воровать. Она старается об этом не думать, но думает.

Уже на полпути к желтому особняку Люк вдруг сворачивает в сторону.

– У меня дела. Иди домой.

Он уходит, а в ее груди барабаном гремит слово – дом.

Но Адди не спешит домой, она отправляется следом за Люком.

Он заворачивает за угол, пересекает улицу и подходит к магазину. На двери люминесцентной краской нарисована ладонь. Адди ныряет в тень.

На тротуаре, склонясь над связкой ключей, стоит старушка, собираясь закрывать магазин. С локтя у нее свисает большая сумка.

Должно быть, она слышит шаги, потому что негромко предлагает посетителю зайти завтра. А потом вдруг поворачивается и видит Люка.