Незримая жизнь Адди Ларю

Часы идут, отсчитывая последние минуты года. Все говорят, надо жить настоящим, наслаждаться моментом, но когда в съемную квартиру Робби в Бедфорде, которую он делит еще с двумя актерами, набивается сотня гостей, наслаждаться моментом становится весьма непросто. Генри зажат в углу коридора возле вешалки и шкафа. В одной руке пиво, вторая запуталась в рубашке парня, с которым он целуется. Парень этот другого круга, хотя отныне для Генри это понятие размыто. Кто вообще теперь его круга?.. Кажется, чувака зовут Марк, но в таком шуме расслышать непросто. Может, он Макс или Малкольм, Генри не имеет понятия. Хотелось бы сказать, что это первый человек, с которым Генри сегодня поцеловался, или хотя бы первый парень, но, по правде говоря, Генри и этого не знает. Не знает, сколько выпил, не знает, вкус сахара у него на языке или чего-то еще.

В попытке забыться он порядочно напился, и к тому же слишком быстро. Вдобавок в Замке чересчур людно.

Замком называют жилище Робби, правда, Генри не может вспомнить, за что помещение так окрестили. Он искал Беа, примерно час назад пробирался через кухню и видел ее сидящей на столешнице – она изображала бармена, выпендриваясь перед стайкой девушек, и…

Внезапно парень начинает теребить ремень Генри.

– Подожди, – просит тот, но музыка такая громкая, что его не слышно. Он притягивает Марка-Макса-Малкольма к себе, чтобы сказать ему прямо в ухо, но тот принимает это за сигнал продолжать целоваться.

– Да стой же ты! – кричит Генри, отталкивая его. – Ты хотя бы меня хочешь?

Глупый вопрос. Или по меньшей мере неверный.

В глазах незнакомца клубится светлая дымка.

– А почему нет? – удивляется он, опускаясь на колени.

Однако Генри перехватывает его за локти.

– Остановись. Просто остановись. – Генри поднимает его. – Что ты во мне видишь?

Он решил задавать этот вопрос каждому, надеясь услышать подобие правды. Но парень смотрит на него подернутыми туманом глазами и хрипит:

– Ты великолепен. Ты сексуальный, умный…

– С чего ты взял? – перекрикивает музыку Генри.

– Что? – кричит в ответ незнакомец.

– С чего ты взял, что я умный, мы почти не разговаривали!

От поцелуев губы Марка-Макса-Малкольма опухли, веки потяжелели.

– Я просто знаю, – с небрежной улыбкой заявляет он.

Но Генри этого больше недостаточно. Он уже начинает выпутываться из объятий, однако тут в коридор поворачивает Робби и видит: Марк-Макс-Малкольм почти завалил Генри на пол.

Взгляд у Робби такой, будто Генри выплеснул пиво ему в лицо.

Он разворачивается и уходит. Генри стонет, и парень, который к нему прижимается, думает, что это из-за него. Душный воздух не дает Генри осмыслить ситуацию, даже просто дышать.

Перед глазами все плывет, и Генри, пробормотав, что ему нужно в туалет, выворачивается из чужой хватки. Он идет мимо туалета прямо в комнату Робби, запирает за собой дверь и открывает окно, получив в лицо порыв ледяного ветра. Холод кусается. Генри выбирается на пожарную лестницу.

Он вдыхает ледяной воздух, и тот обжигает ему легкие. Прислонившись к окну, Генри опускает створку на место, и мир сразу же затихает.

Это не тишина, ведь в Нью-Йорке тихо не бывает, вдобавок город бурлит, празднуя Новый год, но теперь Генри может дышать и думать. Может постараться забыть эту ночь – этот год – в относительном покое.

Подносит к губам пиво, но бутылка пуста.

– Твою ж мать, – бормочет Генри себе под нос.

Он замерз, пальто валяется где-то под кучей другой одежды на постели Робби, но Генри не в состоянии заставить себя вернуться в квартиру за какой-нибудь курткой или выпивкой. Невыносимо видеть поворачивающиеся ему вслед головы, дым, который клубится в их глазах, тяжесть чужого внимания. От Генри не ускользает ирония его положения. Сейчас он бы все отдал за «маленький розовый зонтик» Мюриэль, но сил больше нет. Генри опускается на ледяную металлическую ступеньку, заверяет себя, что счастлив и именно этого и хотел.

Пустую бутылку он ставит в горшок из-под какого-то цветка. На дне покоится горка окурков.

Порой Генри жалеет, что не начал курить, просто ради того, чтобы время от времени был повод проветриться. Он пробовал пару раз, но привкус табака и вонь, которую тот оставлял на одежде, казались ему невыносимыми. У Генри была курящая тетя: ногти у нее пожелтели от сигарет, кожа сморщилась, как старая подошва, а кашляла она так, словно в груди грохотала банка с мелочью. Всякий раз, когда Генри затягивался, он вспоминал эту тетку, и ему становилось дурно – то ли от запаха табака, то ли от воспоминаний. Генри понимал, что оно того не стоит.

Конечно, оставалась еще марихуана, но травкой принято делиться с другими, а не сбегать тайком, чтобы накуриваться в одиночку. Да и вообще, от нее Генри становился голодным и печальным. Вернее даже, унылым. После кучи затяжек его извилины не сглаживались, а просто перекручивались, и мысли начинали бродить по кругу.