После этого старый университетский приятель впервые за много лет связался с Кидо, вероятно из добрых побуждений, и сообщил, что фотография Кидо из одного его школьного альбома была размещена в интернете с подписью: «Дзайнити стал адвокатом в Японии».
Пройдя по ссылке, Кидо увидел, что подозреваемый в деле о нападении и грабеже, которое он когда-то вел, еще до женитьбы, и уже благополучно о нем забыл, тоже кореец-дзайнити. Он и написал о нем, исказив все факты.
Кидо не столько ранило, сколько ошарашило такое количество дискриминационных высказываний, гротескных и устаревших. Будучи сам дзайнити, он прежде такого никогда не слышал. А когда он увидел свое имя и школьную фотографию с подписью «Шпион и агент разведки», он не мог оставаться спокойным. На сайте даже было написано, что он женат и у него есть ребенок. Кидо так рассердился, что рука на мышке стала дрожать и будто энергия стала уходить из его тела, словно ничто больше не поддерживало его существование. В эту прореху ворвалось нечто холодное, грязное и неприятное, и ему казалось, что он больше не сможет от этого освободиться. В тот момент он впервые почувствовал, что его переживания могут принимать такое жидкое состояние, втекая и вытекая из него.
Никогда Кидо не рассказывал об этом жене. Он понимал, что поговорить стоит, но не хотел и не мог этого сделать. Не только Каори, но и ее мать, ярая поклонница корейских сериалов, с беспокойством следили за хейт-спичами, распространившимися в последнее время.
Прежде он отмахивался от подобного, и даже если приходилось сталкиваться, то принимал все за какую-то ошибку, но теперь стал чувствителен в отношении предубеждений окружающих и дискриминации, и эта восприимчивость выматывала.
Что касается Северной Кореи, он, как и многие другие, критиковал авторитарный режим, а похищения японских граждан[10] вызывали искреннюю жалость к жертвам и их семьям. Он хорошо понимал, что это влияет на жизнь корейской общины в Японии и оставляет незаживающие до сих пор раны, хотя и смотрел на все словно бы издалека. Он сердился на то, что правительство Японии ничего не предпринимает, чтобы урегулировать вопрос.
Но когда Кидо рассматривал эту проблему в свете своей
Если бы его спросили, желает ли он объединения Северной и Южной Кореи, он, вероятно, кивнул бы утвердительно, однако объяснить свой выбор словами вряд ли бы сумел. Хотя он и представить себе не мог, когда такое будет возможно. Это касалось и вопроса о том, должна ли Япония выплатить репарации за войну и нормализовать дипломатические отношения с Северной Кореей.
Кидо хотел проигнорировать замечание Такаги, но тишина затянулась и стала слишком тяжелой, беседа застопорилась, поэтому он ответил:
— Людей похищали в 1980-е. Из-за нынешнего дела я поднял старые материалы и немного изучил их в связи с исчезновением Дайскэ. Было дело повара в китайском ресторане в Осаке, у него не было семьи, ему предложили работу в Миядзаки, а оттуда перевезли в Северную Корею. Затем шпион, выдавая себя за него, приехал в Японию, где получил водительские права, медицинскую страховку, и действовал в течение нескольких лет, используя информацию о прошлом этого человека. После этого он отправился в Южную Корею, где его и схватили.
Изучая дела, Кидо узнал слово «крот», на японском полицейском жаргоне обозначающее иностранного шпиона, который выдает себя за местного жителя, украв данные из его семейного реестра.
— Ну вот! Этот ваш тип Икс тоже умер в Миядзаки! — сказал Такаги, широко раскрыв глаза, когда понял, что его предположение неожиданно попало в точку. Кажется, два постоянных клиента, сидевших за стойкой, тоже стали прислушиваться к разговору. Кидо понял, что дальше не может обсуждать это дело, ведь оно касалось частной информации его клиента.
— Да. Но теперь совсем другое время. Это просто случайное совпадение, — сказал он.
— В тех местах может быть еще много северокорейских агентов.
— Ну… в каждой стране действуют службы разведки, не думаю, что именно там их много.
— Но ведь в Южной Корее даже школьников настраивают против Японии.
Кидо уже надоела эта беседа, он сжал зубы, пытаясь изобразить улыбку на лице.
— Мы говорим о Северной Корее? Или Южной?
— Ну… какая разница.
— Это совершенно разные страны. В Южной Корее, разумеется, ученики на уроках истории проходят японский империализм, но вряд ли можно сказать, что их «настраивают против Японии». Судя по всему, так же, как и в Японии, они мало занимаются современной историей.
— Тогда почему они ненавидят нашу страну?
— У вас есть такие корейские друзья?
— Нет, но стоит включить телевизор, и сразу понятно.
— Ну… я бы рекомендовал вам съездить в Сеул и в каком-нибудь клубе поболтать с молодыми людьми.