После свадьбы Дайскэ переехал жить в дом Риэ, у них родилась девочка, которую назвали Ханой. С Дайскэ случилась беда в горах, когда Юто было двенадцать лет, а Хане — три.
Когда Риэ примчалась в больницу, Дайскэ уже умер. Учитывая рискованный характер работы, он много раз говорил ей, что, если что-то случится, даже если он погибнет, ни в коем случае не связываться с его семьей в Гумме.
Риэ выполняла завещание Дайскэ до первой годовщины после его смерти, но затем, посоветовавшись с матерью, решила все же написать письмо его семье. Урна с прахом так и не была захоронена, и она хотела узнать их мнение по поводу могилы.
Риэ сожалела, что не настояла на том, чтобы муж помирился с семьей, пока был жив. Это была такая неожиданная смерть, столько осталось незавершенного.
Старший брат Дайскэ, Кёити Танигути, примчался в Миядзаки сразу после получения письма.
Риэ вышла на порог дома, чтобы встретить его. Глядя, как Кёити выходит перед их домом из арендованной машины, она подумала, что ее впечатление от фотографии и то, что она видит перед собой, не совпадает.
На нем были белые брюки, темно-синий пиджак, на поясе большой логотип какого-то бренда. Она знала, что внешне братья не похожи, но Дайскэ всегда рассказывал о брате как о хорошем, но непутевом человеке, а теперь перед ней был самоуверенный и высокомерный тип.
— Спасибо, что проделали такой путь, — сказала Риэ доброжелательно, словно обращалась к родственнику, но у Кёити было такое выражение на лице, будто он прикоснулся к чему-то страшному.
— У вас здесь тепло, — ответил он, пристально смотря на женщину, которая теперь носила его фамилию. Риэ заметила, что в очках от солнца, которые были зацеплены за воротник рубашки, отражаются ее мама с неловкой улыбкой и она сама.
Когда мать провела Кёити в гостиную, по коридору поплыл аромат его духов, слишком тяжелый для этого времени суток, забивая все остальные домашние запахи. Кёити сидел на диване, но, видимо, чувствовал себя неуютно, то и дело крутил головой, посматривая на низкий потолок, сервант с посудой, на котором стояли фотографии. Казалось, он вот-вот невзначай обронит: «Вот, значит, где он умер».
В своем письме Риэ уже написала о том, когда Дайскэ приехал в город и как жил с тех пор. Когда Риэ подала кофе, Кёити даже не шевельнулся, чтобы притронуться к нему, а сказал:
— Простите, вам пришлось все это пережить в одиночку.
Риэ показались неожиданными его слова.
— Что вы… Это вы меня простите, что не связалась сразу же после его смерти.
— Давайте я оплачу расходы на церемонию, могилу и все остальное.
— Спасибо, не надо.
— Наверняка он плохо отзывался обо мне.
Кёити начал доставать из кармана пачку сигарет, но потом остановился. Риэ несколько секунд изучала его лицо.
— Он почти ничего не говорил о своем прошлом. Только то, что…
— Что он больше не хочет с нами встречаться? Понятно, я знаю об этом. Он всегда был сгустком комплексов, чувство собственной ущербности испортило его характер. Мне тяжело было находить с ним общий язык. Да мы с самого начала разные по характеру. Такое ведь бывает в семье, верно? Почему он не мог прожить достойную жизнь? Погибнуть на лесоповале под упавшим деревом… До самого конца остался хорошим сыном, скрывая все от нас. Да и я пока матери не говорил.
Риэ старалась не показывать этого, но ей не понравилось то, что он говорил, и то, с какой интонацией он это делал. Было не похоже, что этой грубостью он пытается прикрыть собственную печаль. Она любила мягкий характер Дайскэ, поэтому то, что Кёити видел младшего брата таким, было лишь его проблемой. Наконец она поняла, почему ее муж так не желал встречаться со старшим братом, даже хотелось извиниться за то, что она несколько раз уговаривала его связаться с семьей.
— У вас ведь есть ребенок? Общий с Дайскэ?
— Да, сейчас в детском саду.
— Наверное, тяжело воспитывать в одиночку. У меня три ребенка. У вас, кажется, девочка?
— Да.
— Значит, племянница. Я хотел посмотреть на нее, но долго задерживаться не смогу. Разрешите мне хотя бы возжечь благовония на семейном алтаре.
— Да, пожалуйста, это здесь.
— Кстати, вот здесь традиционные сладости, которые мы готовим в нашей гостинице. Очень вкусные, угощайтесь. Хотя это японские сладости, они хорошо подходят и к зеленому чаю, и к кофе.
С этими словами Кёити протянул бумажный пакет.
Риэ привела Кёити в комнату, где размещался алтарь. Мать стояла немного поодаль и смотрела на них. Кёити сел на колени перед алтарем, затем посмотрел на фотографию покойного и, обернувшись, спросил:
— А это?
— Это фотография сделана за год до смерти.
— Кто это?
— Про какую фотографию вы спрашиваете? Это мой отец и сын.
— Сын? Нет, я не про эти фотографии. Я про эту. У вас нет фотографии Дайскэ?
— Так вот же она.
Кёити нахмурился, на его лице было удивление. Затем он еще раз взглянул на фотографию и подозрительно посмотрел на Риэ.
— Это не Дайскэ.
— Что?
Кёити посмотрел на Риэ, а затем на ее мать то ли с непониманием, то ли со злостью во взгляде. Затем кончики губ дернулись, и он улыбнулся.