Незнакомец

Или Ребекка все же что-то знала? До сих пор Инга исходила из того, что непонимание хозяйки дома по поводу очевидной антипатии к ней Мариуса было искренним. У нее сложилось впечатление, что Ребекка усиленно ломала себе голову над этой загадкой, но так и не пришла ни к какому выводу. Однако насколько она могла быть в этом уверена? Может быть, в жизни Ребекки были пропасти, которые она искусно и убедительно скрывала? Может быть, она совершенно точно знала, в чем дело? Может быть, она вовсе не из-за смерти своего мужа исчезла из Германии; возможно, она сбежала совсем от других вещей… От темных пятен в ее прошлом, которые заставляли ее залечь на дно как можно глубже… Но разве тогда она не узнала бы Мариуса? Или если лично она его раньше не встречала, то, услышав его имя, разве не должна была испугаться? Разве не было бы естественным, что в таком случае она с испугом и страхом отреагировала бы на сообщение Инги о том, что Мариус планирует месть против нее? Ее растерянное удивление казалось искренним. И она ничего не предприняла, чтобы защититься. Не забаррикадировала свой дом и не ушла в другое, незнакомое Мариусу место. Она ни на минуту не проявила страх — наоборот, была, как всегда, меланхолична и погружена в свои мысли. Она проявила интерес к истории взаимоотношений между Мариусом и Ингой, и это было необычным для столь депрессивной женщины, но, несмотря на ее интерес, ни разу не показалась Инге нервозной или неуверенной. В промежутках между их разговорами она всегда вновь соскальзывала в свой собственный мир. Если она разыгрывала роль, то это было сделано с великолепным мастерством.

Однако, призвала себя вновь к порядку Инга, не имело смысла превращать Ребекку в преступницу лишь ради того, чтобы победить в себе страх перед Мариусом. Ей так хотелось понять его поведение, потому что она чувствовала: страх не настолько овладел бы ею, если б она наконец поняла, что произошло. Тем не менее было совершенно не важно, что Ребекка натворила в прошлом: что бы там ни было, это никак не оправдывало поведение Мариуса. Ни то, что произошло на паруснике, ни то, что он устроил прошедшей ночью. Он был тикающей бомбой.

"Я не последний!"

Когда-то его чувство собственного достоинства и самоуважения было кем-то разрушено. Настолько сильно и на такое продолжительное время, что он не смог преодолеть последствий этого и жил с явными признаками тяжелого психоза. И не обязательно именно Ребекка сломала его. Она могла неосознанно и невзначай насыпать ему соль на рану в какой-то момент, который она и не помнит. Со временем Инга уже уверилась в том, что чего-то в этом роде вполне достаточно для того, чтобы свести Мариуса с ума.

Но этого уже не узнать… Инга уставилась в окно. Солнце вскарабкалось еще выше. Было уже, наверное, за девять, может быть, полдесятого утра. Сверху из дома не было слышно ни звука. Уже на протяжении многих часов — ничего.

Что происходило там, на втором этаже?

Стало жарко. Язык Инги прилип к высохшему небу. Ноги чесались. Руки болели.

Может быть, натяжение бельевой веревки немного ослабло? Инга надеялась, что ей это не показалось из-за того, что она очень хотела. Как только находила в себе силы, она, несмотря на адскую боль, напрягала мускулы рук, растягивая веревки. Пока еще нечего было даже думать о том, что она сможет выпутаться. Но если у нее в запасе оставалось несколько часов…

Не сдаваться, настойчиво внушала себе Инга, не сдаваться и не терять самообладание!

Если б она могла получить хоть глоток воды…

Ей было ясно, что через пару часов ее в первую очередь будет волновать не то, как выпутаться из веревки. К тому времени жажда станет для нее самой большой угрозой. И даже если она сможет освободиться, то оставалось под вопросом, смогут ли ее нести ноги. Они, казалось, медленно отмирали, и она, наверное, уже и сейчас не смогла бы стоять на них.

Несмотря на то, что Инга твердо намеревалась не плакать, на глаза у нее навернулись слезы. Слезы отчаяния.

"Черт побери, прекрати!" — сказала она себе, но слезы потекли еще сильнее.

Но все-таки, подумалось ей, в будущем — если для нее наступит будущее и она выживет в этом безумии — она сможет с пониманием отнестись к этой слабости.

В том положении, в котором она находилась, плакать допускалось.

4

Жизнь Клары понемногу возвращалась в нормальное русло. Она все еще продолжала оставаться в напряжении, когда шла к почтовому ящику за почтой, но с каждым днем, проходившим без этих ужасных писем, становилась немного спокойнее. Ее колени уже не дрожали так сильно, когда она выглядывала в кухонное окно и видела идущего по улице почтальона; а недавно она даже — впервые за долгое время — проспала всю ночь, не вздергиваясь время от времени от того, что ее сердце бешено колотится, и не таращась битый час в непроглядную темноту, мысленно рисуя страшные картины.