Незнакомец

Инга все еще видела перед собой эту сцену: они с мамой в уютной кухне их дома с соломенной кровлей, совсем одни, чего с ними ни разу не случалось за прошедшие десять дней. Они вместе пили кофе, а на улице было уже почти темно, и пошел легкий снег. Через кухонное окно можно было взглянуть на кажущиеся бесконечными луга, простиравшиеся позади их сада. И у самого горизонта как раз начали растворяться в сумерках ивы.

— Ты не нравишься мне, Инга, — сказала ее мать. — Ты так изменилась… Такая скованная и беспокойная… Как зверь, который в любую секунду должен быть начеку.

Дочь засмеялась и сама заметила, что ее смех звучал натянуто.

— Может быть, виной тому учеба в универе. Или жизнь в городе… Там и ветер дует иначе, чем здесь!

— Может быть, — произнесла мать неуверенно. — Но ты уже так давно живешь в Мюнхене, так далеко от нас — и до сих пор казалось, что тебе это только на пользу…

Инга сделала глоток кофе и посмотрела в окно. Снежинки стали сыпаться гуще.

— Как тебе, собственно, Мариус? — спросила она как бы между прочим.

Ей показалось, что мать довольно долго размышляла — слишком долго.

— Его нелегко оценить, — сказала она наконец.

— Да? — спросила Инга с удивлением. Ее мать была самым позитивным человеком из всех известных ей людей, и она ожидала услышать соответствующий ответ. Или надеялась услышать — потому что ей было необходимо получить подтверждение того, что ее избранник хорош?

— У меня такое чувство, — осторожно произнесла мама, — что он очень сложный человек.

"Наверняка найдется не так уж много людей, которые бы как-то связали Мариуса с прилагательным сложный, — подумала Инга. — Этот парень с беспутными изречениями и оригинальными идеями — сама сущность радости, которой не свойственно над чем-либо задумываться. Мариус, от которого порой ожидаешь немного больше серьезности, немного больше самоанализа… По-видимому, у мамы на этот счет совершенно другое мнение".

— Он кажется мне чем-то вроде фасада здания, — продолжила тем временем ее мать, — за которым кроется что-то… мне тяжело описать это словами… за которым кроется, возможно, такое, о чем мне вовсе не хочется знать.

На кухне было очень тихо. Инга вспомнила, что тогда ей на грудь словно упала свинцовая тяжесть.

— Ты никогда еще не отзывалась о человеке так плохо, — произнесла она.

Мать с сочувствием взглянула на нее.

— Мне очень жаль, если это прозвучало для тебя так. Я не хотела говорить о нем плохо. Я только хотела сказать, что в нем есть что-то, что не укладывается в голове…

— То, что ты не хотела бы узнать.

Мама кивнула.

— Потому, что это вызывает у меня нервозность. Но это, возможно, связано и со мной самой.

"Однако у меня это тоже вызывает нервозность", — подумала Инга.

…В этот солнечный, июльский день на скалистой тропинке высоко над Средиземным морем та зимняя сцена на теплой кухне казалась ей очень далекой и одновременно близкой. Близкой потому, что она не утратила своей убедительности и актуальности.

Инга взглянула на Ребекку.

— Не то чтобы он не понравился моей матери. Скорее она чувствовала что-то, что внушало ей страх. Это совершенно другое. И это очень пугает.

— Но вы отстранились от ситуации?

— Конечно. В этом у меня уже был какой-то опыт. Я — самый младший ребенок в семье, и я внушила себе, что у мамы по отношению ко мне особенно выраженный инстинкт защиты. Что в любом мужчине, который приблизится ко мне, она будет видеть угрозу. Но я была рада, когда мы с Мариусом уехали второго января.

Они медленно продолжили свой путь. Теперь дорога была широкой, ровной и песчаной. Ребекка взглянула на часы.

— Почти половина двенадцатого. Через полчаса мы доберемся до Ла-Мадраж. Там есть одна очень хорошая пиццерия. "У Анри". Мы можем там что-нибудь поесть.

— С радостью. Особенно попить. Я очень хочу пить.

— А чья это была идея? — вдруг спросила Ребекка после нескольких минут молчания. — Я имею в виду, приехать сюда? На юг Франции?

— Его. Причем опять же совершенно спонтанно, ни с того ни с сего. У Мариуса появилась возможность позаимствовать у друга снаряжение для кемпинга, и он буквально обескуражил меня своим планом. У меня не было особого желания — я подумала о жаре, о переполненных пляжах сейчас, в разгар сезона… но его воодушевление не оставило мне никакого выхода. У меня было такое ощущение, что я обижу его, если стану слишком сильно придираться к его восхитительной идее.

— А ведь обида для него что красная тряпка для быка.

— Вот именно. В общем, я согласилась, и… — Инга пожала плечами. — И вот я стою здесь, где-то на прованском побережье у осколков моего брака.

— Но это, наверное, случилось бы рано или поздно и дома, в Германии.

— Конечно. Нас уже давно несло течением к концу, только я не хотела это осознавать.

Ребекка вновь остановилась.