Нежный шантаж

Смахнув волосы с лица, она посмотрела в окно, на котором никто из них вчера так и не удосужился задернуть занавески. Прекрасное солнечное утро, казавшееся сейчас какой-то издевкой, потому что напоминало обо всем, чего у нее не было. И скорее всего, никогда не будет. Ива вспомнила вчерашнюю свадьбу, вспомнила, как лучившаяся любовью сестра смеялась вместе со своим новым мужем, ямочки на щеках державшей букет малышки, расплакавшегося в церкви младенца, его мать, что торопливо скользнула на улицу, чтобы успокоить ребенка, и понимающие женские улыбки, словно все, кроме нее, входили в элитный клуб под названием «Материнство».

В груди что-то болезненно сжалось, и Ива не сразу сумела посмотреть в лучистые голубые глаза.

– Сколько времени?

– Очень рано. Сколько тебе нужно, чтобы собраться?

– Не много.

– Хорошо. – Поставив кружку на прикроватный столик, Данте отошел к окну. – Чем скорее мы вернемся в Лондон, тем лучше.

– А как же родители?

– Оставь им записку.

Ну конечно. Мать же на стенку полезет, если она сбежит, даже не позавтракав, но что-то ей подсказывало, что спорить бесполезно. Потому что тогда он просто пожмет плечами и уедет без нее, а она хотела еще немного потешить себя иллюзиями, чтобы все кругом продолжали верить, что у нее есть парень, потрясающий красавец-мужчина, с которым она провела ночь. Чтобы все считали ее везучей счастливицей, а не той жалкой неудачницей, которой она в действительности являлась.

Подхватив одежду, она отправилась в душ, стараясь не вспоминать, как вчера молила заняться с ней сексом, а он ей отказал. Отказал потому, что холоден и жесток. Отказал потому, что не хотел причинять ей боли, но, по иронии судьбы, именно это и сделал.

Надев джинсы и футболку, Ива заплела простую косичку, вернулась в комнату, выпила остывший кофе и пошла за Данте по пустым коридорам к машине.

Все складывалось так хорошо… Пока она не увидела застывшую на пороге кухни мать.

– М-м-м… – неуклюже протянула Ива.

– Куда-то собрались?

Покраснев, Ива лихорадочно соображала, что ответить, но тут в разговор вступил Данте:

– Миссис Гамильтон, простите, что после потрясающего вечера мы по-тихому сбегаем, но до возвращения в Париж у меня еще куча дел, а Ива обещала мне помочь.

Она еще ни разу не видела мать настолько смущенной, но кто бы на ее месте сумел устоять перед тем очарованием, что Данте пустил в ход?

Коротко поцеловав мать на прощание, Ива пошла за Данте к машине, но, пока они собирались, небо успело затянуться облачками, и она невольно поежилась.

Молча усевшись в машину, они тронулись с места, и Ива осмелилась украдкой взглянуть на своего спутника, лишь когда они миновали проселочные дороги и выехали на основное шоссе.

Несмотря на нехватку сна и небритые щеки, выглядел он просто потрясающе. Как мужчина на пике своих сил. Но при этом лицо его было сурово и совершенно неподвижно.

– Ты злишься?

Данте смотрел прямо перед собой. Он провел отвратительную ночь, и не только потому, что был вынужден ютиться на допотопной кушетке, никак не рассчитанной на его сто восемьдесят с лишним сантиметров. Все было плохо и отнюдь не торопилось становиться лучше, да и вообще он всю ночь провел, прислушиваясь к дыханию ворочавшейся во сне Ивы и представляя хрупкое бледное тело, извивающееся на простынях. И это притом, что он и так невыносимо отчетливо помнил, как прижимал ее к себе, целовал и как она молила заняться с ней любовью. Он едва не взрывался от переполнявшего его желания. Он безумно хотел эту женщину, но благородно ее отверг. Потому что он действительно сказал правду. Он способен причинять женщинам лишь боль и пока еще не встретил ни одной, что сумела бы пробиться сквозь выстроенные им стены, да уже и не слишком рассчитывал, что такая вообще когда-нибудь найдется. Но сейчас это не важно. Сейчас важно, что Иву Гамильтон нужно защищать от таких, как он.

– Я злюсь на себя.

– Почему?

– Потому что вообще на все это согласился, когда сумку можно было забрать гораздо проще. – Он усмехнулся. – Но ты бываешь чертовски убедительна.

Не сразу ответив, Ива поглаживала вышитого на джинсах павлина.

– В этой сумке должно быть что-то, что ты очень хочешь.

– Да.

– Но мне, видимо, ты ничего рассказывать не станешь?

Притормозив, Данте пропустил переходившую дорогу одинокую овцу. Он уже хотел подтвердить, что ее догадка верна и он не станет ничего рассказывать, но внезапно понял, что хочет все рассказать. Может, все дело в том, что он еще ни с кем этого не обсуждал? Потому что они с братом-близнецом больше не разговаривали, а никого другого столь же близкого у него не было?

– В сумке лежит бриллиантовая тиара с изумрудами ценой в несколько сотен тысяч долларов.

Ива замерла.

– Ты шутишь?

– Нет. Дед просил ее разыскать, и я убил на это пару недель. Он называет ее своим «утерянным сокровищем», но не хочет объяснять почему. Давным-давно он ее продал, а теперь хочет вернуть.

– Знаешь зачем?

Данте пожал плечами.

– Возможно, потому, что умирает.

– Извини.

– Ничего.

Плотно сжав губы, он ясно дал понять, что тема закрыта.