Нежный омут

Время клубочком свернулось у моих ног, и все замерло, затихло, словно предоставляя мне шанс самой справиться с тем неосязаемым эфемерным чувством пустоты, которое давно уже терзает меня изнутри, не давая ступить и шагу. Я хочу что-то сделать, и не могу, руки опускаются сами собой, снова и снова я обнаруживаю себя на треклятом диване без всякого движения; снова и снова прогоняю непрошенные мысли, сама не замечаю, как невольно пытаюсь хватать их, словно воздушных змеек, за длинные нити-хвосты, но безуспешно. Воздушные змеи растворяются где-то далеко в небе, а на смену им приходят другие, еще более быстрые, волнующие, суматошные.

Я больше ничего не хочу. Нужно двигаться, идти как можно дальше и исключительно вперед, не оглядываясь более через плечо, не устремляя взгляд туда, где осталась существенная часть меня самой. Ящерицы как-то существуют без своей части, вот и я научусь отращивать потерянное. В сущности ведь нет ничего сложного.

А апатия пройдет – разве может быть иначе? В конце концов, время сотрет из моей головы все волнующие воспоминания, и все станет если не как прежде, то уж точно лучше, чем есть сейчас. Мне некуда бежать, я прочно застряла здесь, в этом городе, в этой квартире, среди определенной группы людей. Осталось по меньшей мере три года, только после получения диплома я смогу позволить себе исчезнуть отсюда как можно дальше, а может, к тому времени все устаканится само собой, Кайдалов найдет еще сотни таких же глупых смазливых девочек, а я встречу надежного человека, который меня полюбит. И не слишком красивая история, получившая свое завершение моим лаконичным ответом, забудется, канет в лету, растает под массивным слоем пыли времен.

***

В аудитории было весьма шумно. Войдя, я привычным движением бросила сумку на парту и опустилась на стул. Рядом немедленно материализовалась Анька, как всегда, с какими-то бумагами подмышкой.

- Зачетку не отдам, - предупредила я. – У меня еще есть, что сдавать.

- Да и не надо, - только отмахнулась староста, присаживаясь рядом.

Я с некоторым недоумением следила за тем, как она разворачивает перед моим носом какое-то глянцевое издание.

- Слушай, так ты реально с Кайдаловым… - Она не решилась продолжать, и только глазами указала на уже знакомый мне снимок.

Черт. Я-то думала, что все уже забыли; так нет же, неосведомленные обнаруживаются, как всегда, в самое неподходящее время.

- Ань, тебе читать больше нечего?

- Нет, серьезно – правда?

- Что – правда?

- Заметно вообще не было.

- Ань, - я одним движением закрыла дурацкий журнал. – На снимке я, рядом с писателем Виктором Каем. Что плохого в совместной фотографии фаната и кумира?

При слове «кумир» у меня отчего-то заныли все зубы; оставалось надеяться, что внешне это никак не проявилось.

- Но рядом еще и Сергей Викторович, - резонно заметила Анька.

- И еще парочка человек, - охотно подхватила я, явно давая понять, что не намерена продолжать разговор.

- Ладно, - староста посмотрела на меня внимательнее, и, видимо, что-то такое уловила. – Не хочешь, как хочешь. Просто Кайдалов многих завалил, и некоторые могут попробовать решить это через тебя, как через приближенного…

- Ань, вот что ты несешь?

Староста пожала плечами, вскочила со стула, переложила бумаги и вдруг задала еще один вопрос:

- А что он пишет, ну, Кай этот?

Точного ответа я, конечно, не знала, оттого замешкалась.

- Снежную королеву в пересказе на фантастику, - брякнула я. – Ань, ну что ты ко мне привязалась? Найди сама и прочитай.

В это время прозвенел звонок, и Анька-таки упорхнула на свое место. А я, покосившись на ее спину впереди, медленно раскрыла оставшийся лежать журнал на нужной странице и повела ладонью по хорошо знакомой фотографии. Меня трудно узнать, если не приглядываться, зато Кайдалов – младший, разумеется – позирует на камеру во всей красе. Улыбается так пленительно, устоять попросту нет никаких сил… Пальцы дрогнули, задержавшись на его лице, прочертили кривую по овалу. Мне нравилось проводить ладонью вдоль его лица, касаться его кожи, ловить в ответ многообещающие взгляды и замирать от предвкушения. Когда он был рядом, я совсем теряла голову, не принадлежала себе самой, с восторгом зарывалась все глубже в паутину, охотно позволяла шелковой сети оплести каждый сантиметр моего податливого тела. Что теперь изменилось? Мне стало больно. Я заглянула непозволительно далеко – позволила себе представить безмятежное будущее – за что и приходится теперь расплачиваться. За минуту счастья месяцы страданий…

А ведь в самом начале – теперь даже смешно – я предвидела нечто подобное, хоть и не предполагала, что может быть так трудно, так больно и тяжело выносить период «после». Ведь, в сущности, у меня пропал интерес ко всему, что меня окружает. Я больше не хочу махать кулаками в спортзале с Мариной, не хочу сплетничать, как раньше бывало, с Дашкой в ее гостиной, не имею желания наведываться в «Ауру», чтобы послушать местных знаменитостей. Ничто больше меня не интересует.