Независимость мисс Мэри Беннет

Это, казалось, заняло целую вечность, но примерно час спустя Мэри стояла на пахучей, жесткой траве, на которую польстилась бы только самая голодная овца. Ее носки выдержали это испытание, но им скоро наступит конец, если ей придется прошагать мили и мили. Нет, но это, несомненно Скалистый край в Дербишире, подумала она и пожалела, что не знает, в каком направлении лежит Пемберли. Но раз так, она зашагала вдоль подножия невысокого холма, в котором пряталась ее пещера; оставалось только надеяться, что до обитаемых мест рукой подать.

Вначале — ничего обнадеживающего: пейзаж выглядел таким же диким и пустынным, как на севере, и Мэри совсем пала духом. Ни дороги, ни тропы, ни тропинки…

Но когда она прошагала около пяти миль, вздрагивая, чуть острые камешки, усыпавшие землю, впивались ей в подошвы, ее чувствительный нос уловил смрадную смесь ароматов скотного двора — свиньи, коровы, гуси, лошади. Да-да! Это был путь в обитаемые места! К людям!

Фермер Уильям Хокинс увидел, что по проселку бредет пугало, спотыкаясь и пошатываясь. Высокое, тощее, в лохмотьях, с волосами ярмарочного клоуна, рыжими, торчащими вверх, и с лицом, как у ярмарочного скелета — из одних костей. Окаменев, он смотрел, пока пугало не приблизилось настолько, что в нем можно было распознать женщину; тут он сообразил, кто она такая, и завопил так громко, что Молодой Уилл пулей вылетел из амбара.

— Это мисс Мэри Беннет, — сказал мистер Хокинс сыну. — Да только погляди на ее ноги — бедняжка! Давай руки, Уилл. Отнесем ее в дом, как в кресле. Потом садись на пони и отправляйся за мистером Чарли. Он где-то тут, пещеры обыскивает.

Мэри усадили в деревянное кресло возле кухонного очага и дали выпить воды, а затем бульону. К тому времени, когда Молодой Уилл отыскал Чарли и Ангуса, Мэри обрела владение своим телом, ощутила себя согревшейся, окруженной заботами, живой. Бульон был зачерпнут с поверхности настоящей фермерской похлебки из котла, всегда на крючке, всегда пополняемого тем, что попадало под руку в этот день, и был он восхитительным. Самая чуточка ее насытила, но она знала, что ощущение сытости было временным, и скоро она будет поглощать обильную еду, восполняя ущерб, который потерпело ее тело.

Затем в дверь ворвался Ангус с мокрым от слез лицом, с руками, протянутыми, чтобы заключить ее в объятия. К ее изумлению, Мэри обнаружила, что объятия эти были именно тем, чего она хотела бы, если бы ей в голову пришло хотеть их, но только в голову ей это не приходило.

— Ах, Мэри, если бы вы только знали, в каком отчаянии мы все прожили эти недели, — сказал он в ее волосы, от которых пахло свечным салом и каменной пылью, но и Мэри где-то под этим.

— Отпустите меня, Ангус, — сказала она, опомнившись. — Я очень рада вас видеть, но я не в состоянии стоять долго, даже если меня поддерживает джентльмен.

Готовый выполнить любой ее каприз, он усадил ее в кресло.

— Я легко могу вообразить, что наше отчаяние — ничто в сравнении с вашим, — сказал он, понимая, что она еще не готова к объяснению в любви. — Где вы были?

— В пещере, пленницей сумасшедшего старикашки, который называл себя отцом Доминусом.

— А! Так от него действительно нельзя ждать ничего хорошего! Чарли, Оуэн и я повстречали его примерно с тридцатью маленькими мальчиками, которые несли его панацеи.

— Дети Иисуса, — сказала она, кивая. — А где Чарли, если сегодня он был с вами?

— Отправился домой за каретой для вас. — Вспомнив свои манеры, Ангус повернулся к семейству Хокинсов и поблагодарил их за заботу о мисс Беннет. Разумеется, они получат награду в сто фунтов.

— Нет, нет, мистер Хокинс. Я настаиваю.

Мэри клевала носом. Ангус зашел сзади и прислонил ее голову к своему плечу, потому что спинка кресла была низкой. Она все еще спала, когда прибыли Чарли и карета, а потому Ангус отнес ее туда и закутал в меха; какой она была холодной! Миссис Хокинс отодрала ее носки, обмыла и забинтовала ступни, но Ангус и Чарли торопились отвезти ее домой, где их, конечно, ждет доктор Маршалл.

— Вы достаточно оправились, Мэри, чтобы рассказать нам вашу историю целиком? — спросил Фиц день спустя, когда все общество собралось в Комнате Рубенса перед обедом. Несмотря на ее чрезмерную худобу, было очевидно, что, по сути, ее здоровье не пострадало от перенесенных испытаний; горячая ванна, волосы, вымытые самолично Хоскинс, и платье, одолженное Лиззи, сделали ее сногсшибательной, решил Ангус. Пусть она излишне худа, но это лишь подчеркивает безупречную лепку ее костей. Только перебинтованные ступни напоминали о ее страданиях.