Незадолго до ностальгии

— Я рад, что ты это заметил, — небрежно хмыкнул Марк, — но это не то открытие, ради которого стоило бы ломать голову. Следи за мыслью, Киш. Что мы ещё можем извлечь из этой насквозь поучительной истории? Мы нашли индивидуальные отличия шекспировского Гамлета, теперь можем проделать обратную операцию — вспомнить, что у математических выражений всегда есть братья. Это позволит нам увидеть какие-то общие закономерности. Знаешь, как бывает: общаешься с человеком, привыкаешь к его внешности, а потом встречаешь его брата и видишь: «Ба! Да у него такой же нос! Та же посадка глаз! И так же сутулится!» Короче, то, что ты считал чертами индивидуальными, на самом деле — черты родовые.

— Ты предлагаешь найти Гамлету брата? — Киш заинтересованно сощурился.

— В точку, Киш! Молодец, что следишь за мыслью, — похвалил его Толяныч. — Хорошо помнишь школьную программу?

— Программу помню, — кивнул Киш, немного подумав. — Но не помню в ней шекспировских сюжетов. Ну, если не брать самого Шекспира… Разве что у Пушкина в «Барышне-крестьянке». Там интрига напоминает «Ромео и Джульетту», но всё счастливо заканчивается: враждующие отцы мирятся, влюблённые соединяются…

— Молодец, Киш, — снова похвалил его Толяныч, — имя назвал правильно: Пушкин. Но не «Барышня». Барышнями надо было после уроков заниматься. А на уроке — что? На уроке надо было внимательно слушать учительницу и читать — кого? — «Дубровского». Вот тебе и «Гамлет», и «Ромео с Джульеттой» в одном флаконе. Не замечал? Сходство-то — очевидное! Отца Гамлета родной брат погубил, отца Дубровского — угробил его лучший друг Троекуров. У Гамлета трон увели, у Володи Дубровского — единственное отцовское имение. Гамлет собирается мстить, и Володя собирается мстить. Гамлет тренируется мстить на придворных, Володя — на соседних помещиках. Гамлета начинают считать сумасшедшим, Дубровского — принимают за французского гувернёра, а его батюшка, кстати, по-настоящему с ума сходит. Мало? По-моему, с горкой. А что потом? Потом, как мы знаем, Володя влюбляется в Машу Троекурову, а Маша — в Володю, и возникает такой русский вариант Монтекки и Капулетти. И ради любви Володя отказывается от мести. Не убийство ради любви, как в твоей слезливой истории про Клавдия, а любовь, побеждающая месть. Кажется, именно такую мораль должен вынести читатель. И главная фишка этой морали вовсе не в том, какая она возвышенная и благородная, а в том, что для её возникновения Дубровский должен остаться у разбитого корыта, иначе морали не получится. И Володе таки не достаётся ничего — ни мести, ни любви. Как и Гамлету, собственно. Если бы Дубровский-младший отомстил Троекурову, то это был бы банальный боевичок, как в истории, которую Шекспир взял для пьесы, где хороший парень Гамлет, притворившись сумасшедшим, победил плохих парней. Если бы он сбежал с Машей и женился на ней, это была бы всё та же месть, только с помощью любви: отомстил папеньке, умыкнув дочку. Но что тут благородного и глубоко морального? Просто выгодный обмен рискованных действий на приятную девушку. Но главное — следи за мыслью, Киш, сейчас я скажу главное: если бы Владимир и Мария сбежали создавать свой уютный мирок, это была бы совсем другая история — банальная история про сбежавших влюблённых. Другая, понимаешь? Условно говоря, история про Ромео и Джульетту, которые не погибли, а сбежали из Вероны куда-нибудь подальше от своих семейств. История, где пришлось бы рассказывать о том, что случилось с Ромео и Джульеттой, с Дубровским и Машей дальше, — как они обустраивают свой быт и зарабатывают на хлеб насущный, как учатся ссориться и мириться. Короче, не про любовь и месть, а про обычную повседневность. Понимаешь, о чём я?

Киш повременил с ответом. Он чувствовал, что разговор подошёл к пределу иносказательности, когда наступает пора вскрывать карты, извлекать из басен мораль, иначе можно окончательно запутаться или просто всё свести к занимательному интеллигентскому трёпу. Отхлебнув из стакана темного напитка, он посмотрел в окно: они тащились во втором ряду к повороту на Калужку. Времени ещё было вагон, и Марк не торопил его с ответом.