Только сейчас я бы мог сказать. Дорогой Константин Тарасович! Так я же знал этого чекиста! И вызывал он меня, чтобы я записал ему певца, которого не навал вместо Козина. И которого я не расслышал. Конечно, «Твои глаза зеленые»!
А если бы этот человек хоть намекнул, что занавесь на эмигрантов уже всю моль поела, что нет у них никаких грехов, то и встречались, может, даже друзьями.
Алла Баянова
Ее репертуар разнообразен и богат, основной особенностью этого разнообразия и богатства служит изысканный вкус. Каждую мелодию она превращает в произведение искусства…
Алла Баянова рассказывает: «Родилась я в Кишиневе. В 1918 году. Бессарабия со своим населением, среди которого были и мы, отошла к Румынии. Этим объясняется то, что моя жизнь протекла не в России.
Отец был оперным певцом. Он учился в Риме у знаменитого Котони. Закончив музыкальное образование, вернулся на родину: выступает на оперной сцене Одессы, Киева, Кишинева. У него был великолепный баритональный бас. Приблизительно в 1921-22 годах отец уехал в Италию, а оттуда в Париж. Там расстался с оперным творчеством и перешел на эстрадный жанр. Его услышал Никита Валиев и пригласил работать в свой театр «Летучая мышь»; у Валиева отец работал несколько лет. Театр этот гастролировал в Париже, Берлине и Лондоне. Я в это время училась в Париже во французской школе.
Когда я подросла, отцу надоело разъезжать и он ушел от Валиева, подписав контракт с владельцем шикарного кавказского ресторана-бара «Казбек», который как раз открывался. Зал его был очень красив… Вдоль стен, покрытых восточными тканями, были красивые полки, на которых переливалась посуда из старинного серебра. Вся прислуга была одета в старинную черкесскую одежду.
Отец Аллы Баяновой в роли Ивана Сусанина (опера «Жизнь за царя»)
Музыкальная программа в «Казбеке» включала самых известных певцов и танцоров того времени. Отец мой был богатырского телосложения и великолепно гримировался. В своем номере он выступал в роли Кудеяра – слепым старцем в рубище. Еще ему нужен был поводырь. А так как этого Кудеяра приходилось мне видеть множество раз на сцене еще у Валиева, то я напросилась на эту роль. Папа в одной руке держал посох, которым постукивал по блестящему полу, а другая его громадная лапа лежала на моем худеньком плече. Контраст был потрясающий: седой, как лунь, слепой богатырь и худенький бледный заморыш, ведущий слепца и позвякивающий медяками в тарелочке.
При мертвой тишине мы прошли весь зал к оркестру. Там я помогла старику сесть на пень и, умостившись у его ног, стала слушать. Отец весь перевоплотился в кающегося разбойника и душегуба, когда он, широко раскинув руки, передавал миру свое желание «богу и людям служить». Его голова поникла на руки… В оркестре начался перезвон… Отец должен был перейти на «Вечерний звон»…