Незабываемые дни

Это мчались конники Василия Ивановича, спеша на выручку своим людям. И хотя никакого сигнала об экстренной помощи не дали, операцию надо было ускорить: уже светало, из города на аэродром могли прибыть подкрепления, да и оставалось еще много разных дел. Вскоре вспыхнули, как свечи, облитые бензином самолеты. Взрывались самолетные бензобаки, высоко вскидывая косматые огненные лапы. Один за другим потянулись вверх густые черные клубы дыма. Целая туча поднялась над складом горючего. И, как молнии, вспыхивали в черном дыме взрывавшиеся бочки бензина.

Комаров смотрел на весь этот фейерверк, потом произнес с досадой:

— Ах, если бы у нас были летчики, вот бы перебросить через фронт всю эту технику.

А техника врага трещала, полыхала, дымилась.

На подоспевшие сани партизаны грузили трофеи: обмундирование, винтовки, гранаты, патроны. Когда последние сани отъехали от аэродрома, Василий Иванович дал команду отходить. Только три подрывника остались около склада авиабомб, помещавшихся в нескольких глубоких траншеях. Надо было пустить в воздух это гитлеровское добро. Примерно через полчаса послышался страшный взрыв. Все невольно остановились, глядя на необычайную иллюминацию. Над тем местом, где был склад, нависло огромное облако дыма, с которого осыпалась черная труха. Это опадала земля, поднятая взрывом. В разных направлениях словно скользили молнии — рвались зенитные снаряды.

— Чистая работа!

— Ни снежинки, ни соринки, как помелом подмели.

19

Самолет шел на восток.

Однообразный гул моторов и бескрайняя снежная равнина, распростершаяся под крылом, навевали на полковника дремоту. Чтобы развеять ее, представитель гитлеровской ставки, эсэсовский генерал-лейтенант занимал почтенного полковника Хирошито чем только мог. Он пересказал все анекдоты прадедовской давности, все великосветские новости из жизни современных королевских дворов, поведал о любовных похождениях несравненного дуче, о чрезмерной страсти испанского каудильо к орденам. Но о чем бы генерал ни говорил, лицо полковника оставалось все таким же непроницаемым, молчаливым и даже немного нахмуренным. Правда, полковник в соответствующих местах улыбался кончиками губ, порой даже в знак согласия слегка кивал головой. Но глаза его попрежнему оставались непроницаемыми. Полковник будто бы слушал, но размышлял о чем-то своем, далеком от всех этих новостей и анекдотов.

Генерал-лейтенант с досадой подумал:

«Ничем не расшевелишь проклятого монгола».

Но из последних сил старался все же расшевелить полковника, хотя и чувствовал себя несколько обиженным: ему, заслуженному генералу, надо угождать этому низенькому полковнику, предугадывать каждое его желание, итти навстречу всем его капризам. Что же, для дела государственной важности можно пожертвовать такими мелочами, как собственное достоинство, собственные привычки и склонности. Сам фюрер позвал к себе генерал-лейтенанта и дал ему строгий наказ: организовать полет полковника как можно лучше и во всем ему угождать. Сегодня необыкновенный день. Наконец, сбылась заветная мечта фюрера: его дальневосточный союзник сегодня ночью вступит в войну.

Генерал-лейтенант помнит, как фюрер стоял за большой картой России рядом с полковником и показывал ему рукой на Москву, на которую были устремлены с запада, с севера и юга острые стрелки.

Облизывая сухие, тонкие губы, фюрер не говорил, а патетично выкрикивал:

— На вас, дорогой полковник, мой друг император возлагает историческую миссию. Ваши слова, ваше уведомление помогут моим солдатам соединить эти стрелы, зажать в смертельный кулак этот центр, этот очаг всемирного коммунизма, нашего общего врага. А весь мир мы вот так сожмем!

Фюрер даже затрясся как в лихорадке и, сжав ладони в кулак, долго тряс им перед картой и бормотал под нос что-то невнятное и нечленораздельное, что было похоже и на стон и на вопль.

— Да-да, вот так! — наконец, произнес он, и капли пота выступили на его покатом лбу из-под черной пряди волос.

Он тут же собственноручно нацепил железный крест на грудь полковника, долго тряс влажной ладонью сухую руку японца.

— Это авансом, полковник! Желаю удачи, успеха! Мы проветрим с вами Европу и Азию! Сам бог повелел нам обновить нашу планету, очистить ее от всякого интеллектуального сора, этой старческой плесени мира, старческого маразма человечества. Только тот останется жить, кто обладает здоровым сердцем и неискушенным первобытным умом, кто окажется способным бить, убивать, разрушать все остатки старой культуры. Конечно, мы можем сохранить жизнь некоторым народам. Нам нужна рабочая сила. Не нам, великим завоевателям мира, заниматься воловьим делом, нам не к лицу быть рабами труда. Для этого найдутся миллионы побежденных. Наше дело — властвовать над миром. Мы — великие вожди суровых сил, которым предначертано богом вершить судьбы человечества, судьбы грядущего мира. И единым законом будет для всех наше слово, наша мысль, наша воля…

Самолет шел на восток.