Незабываемые дни

— Сколько я из-за этого моего хлопца горя отведала, не дай боже! И понесла же меня нелегкая за него замуж выйти! Доколе же мне придется командовать им, уму-разуму учить? Ах, боже ж мой! — Она даже всхлипывала для приличия. — От него ж никакой команды в жизни, на одном послушании живет…

«Хлопец», которому шел уже седьмой десяток, понуро топал впереди. Подчас робко озирался на свою грозную половину и, выбрав удобный момент, бросал слово-другое:

— Добром прошу тебя: замолчи ты, наконец… Я же иду, иду, чтоб тебе…

И дипломатично умолкал. Тетка Ганна, которая тоже хорошо знала меру терпения своего «супостата», сурово озирала его понурую физиономию и, облегченно вздохнув: «То-то же, что идешь…», переводила разговор на мирные темы:

— Не видел, как у них капуста?

— Ничего, лопушится…

— А огурцы?

— Сказывала Ивановна — подсохли немного, те, что на горе. Да и около речки что-то пустоцвета слишком много.

— Вот я и говорю! Где ж ты видел такие огурцы, как у меня? — Хвастай побольше!

— А ты у председателя спроси: на всю округу огурцы. На выставку, говорят, посылать будут… Из всех колхозов — и только мои огурцы!

— Хлопот не оберешься!

— Не тебе же, а мне! Тебе бы лишь кадку сколотить!

— А ты попробуй!

— Небольшая это мудрость, не то, что огурцы сажать! Захочу, так и кадку сколочу!

Хотя Сымон потихоньку и огрызался за столь пренебрежительное отношение к своей профессии, но, нечего греха таить, порой его брало сомнение, и он тогда думал, что Ганна, коли захочет, так не только какую-нибудь кадку, а нивесть что может сколотить… Такая уж баба!

Не удивительно, что Павел Дубков, войдя с Сымоном в хату, многозначительно подмигнул ему и не без лукавства спросил:

— Тетка у вас, дядька, норовистая!

Сымон не ответил сразу. Он рылся в сундуке, пряча военное обмундирование, уложил его на самое дно, накрыв сверху разными домашними вещами: полотенцами, жениными нарядами, даже снял со стены поношенный ватник и тоже уложил туда.

— Норовистая, говоришь… Оно, конечно… Однако ничего не скажешь, характер у нее справедливый… Правильный характер! Вот она которого уже в больницу повезла, все за сыновей своих выдает, будто они попали в беду, когда окопы рыли. Ну, а на окопы у нас много народу ходило, оно, значит, и выходит, что можно ей веры дать… Но говорила, доктора уже сомневаются — сыновей у нее больно много, однако принимают… Да попробуй не прими у нее! Я сразу подумал, что и ты из этих сынов будешь, она ж в овине с бабами целый госпиталь развела… Выходит же, что ты сам пришел…

Вскоре Дубков с дядькой Сымоном были уже у председателя сельсовета, человека еще довольно молодого, обходительного, разговорчивого. Он здорово прихрамывал и, как бы в оправдание того, что в такое время, когда все люди на фронте, он сидит дома, указал Дубкову на свою ногу:

— Из-за нее, холеры, вот дома околачиваюсь… Еще когда-то в молотильный привод угодил… И стыдно: все люди, как люди, а я вроде сбоку припека, будто огрызок человечий…

— Ну это уж вы зря! Надо кому-то и здесь порядок поддерживать, не всем же на фронте быть…

Дубков рассказал про бригадного комиссара, который, верно, уже совсем ослабел в лесу без всякой помощи, целую ночь там один лежит.

— А что ж вы мне раньше не сказали? Я только-только людей послал, пусть походят по лесу, — мало ли что теперь случается. Заблудятся наши, так их надо вывести, или какая другая нужда…

Немного спустя Павел Дубков с юрким мальчуганом, которого дал ему в подмогу председатель, весело подгоняя шуструю лошадку, ехал лесом, держа курс на реку. Колеса мягко шуршали по заросшей травой лесной дороге. Там, где низкорослый сосняк и молодой дубнячок подходили вплотную к самой реке, Павел оставил коня, поручив его мальчугану, а сам стал пробираться сквозь густой орешник к трем дубкам, возле которых он расстался с бригадным комиссаром. Он вскоре нашел это мести. Все тут было без перемен, даже головешки остались от костра, пустая пачка от папирос, старый бинт, которым Павел перевязывал комиссара. Но самого комиссара не было. Сапер тщательно осмотрел каждый уголок, заметил засохшие березовые ветки; должно быть, комиссар наводил тут какую-то маскировку. Дубков обошел каждый куст, даже тихо окликал комиссара, но никто не отзывался. Подобравшись к самой дороге, выходившей к реке, он заметил целое скопище гитлеровцев. Немцы гатили подъезд к реке. На воде тоже возились фашисты, наводили понтоны рядом с обгоревшими сваями взорванного моста. Несколько минут присматривался Дубков, с чисто профессиональным интересом наблюдал за работой немцев.

— Пулемет бы сюда, сучки-топорики, чтобы знали, как на чужих реках искать брод… — Дубков даже сплюнул от большой обиды, подступившей под самое сердце. Но что поделаешь, не одному же лезть на рожон…