Незабываемые дни

Тут он накинулся на среднего мальчика, огрев его ложкой по рукам:

— Не копайся, говорю, не копайся, а бери подряд, вот дите непутевое!

«Непутевое дите» скривило было рот, чтобы заплакать, но, заметив строгий взгляд брата, успокоилось и, осторожно взяв картошку в мундире и перебрасывая ее на ладони да подувая на нее, начало торопливо чистить.

— Не торопись, тебе говорю! Вот не наестся никогда.

— Однако же строгий ты! — усмехнувшись в усы, произнес Александр Демьянович.

— С ними без строгости не обойдешься. Озорничают. — И так же строго обратился к гостям: — По какому такому делу ко мне?

— А мы от деда Герасима.

— Вот оно что… Ну, подождите немного. Мне с вами одними нечего делать. Тут еще люди подойдут, тогда и пойдем. Да и малые вот угомонятся, на печь полезут.

И все с тем же суровым видом, строго поглядывая на меньших, он молча заканчивал ужин. В каждом его медлительном движении, в каждом слове, казалось, было что-то неестественное, несвойственное его возрасту. Но так казалось только вначале. Вот он закончил ужин, налил воды в чугунок, чтобы помыть его. Старательно вытер руки. Скомандовал:

— Теперь айда на печь, озорники. Да спите себе, а я, может, отлучусь на час.

— Нам же боязно будет, еще немцы придут.

— Ну что ж, если придут! Тогда людей держитесь. Куда люди, туда и вы подавайтесь. Одежа вот тут лежит. Да не забудьте что-нибудь на ноги надеть.

Малые захныкали на печи.

— Вот возьму ремень, так я вас сразу утихомирю, нет на вас угомона!

Малыши на печи приумолкли, не имея, видно, особого желания знакомиться с ремнем или вступать в излишние дискуссии с суровым братом.

В хате воцарилась тишина. Лявонка готовился в дорогу, подвязывая проволокой прохудившийся сапог, видно, отцовский, потому что когда он начал его натягивать на ногу, то намотал множество портянок да еще соломы подложил.

— Где ваши старшие? — спросил Александр Демьянович, следя за Лявонкой. — Отец где?

— Где же он может быть? На войне. В Красной Армии.

— А мать?

Лявонка не ответил. То ли не дослышал, то ли не хотел отвечать, озабоченно натягивая другой сапог и сосредоточенно посапывая.

— Мамку немцы убили… застрелили… — послышалось с печи вместе с сдерживаемым всхлипыванием.

— Вы мне замолчите, наконец, или нет? — сердито крикнул Лявонка.

— Так нам жалко мамку!

Но тут же малыши умолкли: в хату вошли новые люди, все от того же деда Герасима.

— Лявонка? — спросили они.

— Пускай себе и Лявонка… — отходя от стычки со своими подопечными, равнодушно сказал мальчуган и, натягивая на острые худые плечи какую-то женскую жакетку, решительно скомандовал: — Что ж, в самый раз, пойдем!

Сухая, колючая метель к ночи угомонилась. Падал мягкий мокрый снег, приглушавший человеческие голоса и шаги. Шли лесом, болотными тропами. Часа через два мальчуган предупредил:

— Всякие разговоры теперь прекратить!

По лощине, заросшей кустарником, подошли к небольшому мостику на железной дороге.

Малый приостановил группу, долго прислушивался, вглядываясь то в одну, то в другую сторону. Шепотом спросил, есть ли у кого-нибудь часы, и, когда узнал время, коротко приказал:

— Подождем немного. Кто хочет, может и присесть, отдохнуть.

Минут через пять от будки, черневшей справа в каком-нибудь километре, потянулись нитки трассирующих пуль, застрекотали автоматные очереди.

— А вы не бойтесь, сюда в лощину не попадет. Это они от страха стреляют. А там, за железной дорогой, чистое поле, там малость и опасно, можно еще под шальную пулю угодить.

Когда стрельба затихла, Лявон поднял всю группу:

— Теперь пошли!

Люди быстро пробрались под мостком и вышли в поле. Снег, падавший все гуще и гуще, прикрыл все вокруг мутно-серой пеленой, в которой пропадала и сама дорога.

— А скоро ли будут ваши партизаны? И много ли их тут у вас? — спросил мальчика Александр Демьянович.

Тот посмотрел на комиссара, фыркнул и проворчал:

— Вот человек, еще спрашивает!

Человек, шедший рядом с комиссаром, тихо предупредил:

— Вы у этого паренька ни о чем не спрашивайте. Не скажет. Не паренек, а кремень. Еще рассердится и бросит на полдороге. Такие случаи уже были, когда кто-нибудь проявлял излишнее любопытство.

Вскоре впереди показались серые силуэты каких-то строений. Лявонка заторопился.

— Вы тут подождите немного, в ольшанике. Если что такое, так подавайтесь прямо вон туда, там вековой бор. А я побегу, разведаю.

Немного спустя он вернулся:

— Все в порядке. Тут в деревне вы передохнете, а дальше поведет вас тетка Авгиня. И я с вами побуду до ночи.

— А тебе зачем?

— А может кто из лесу в город надумает пойти, зачем же мне по лесу без дела топать?

Уже светало, когда Александр Демьянович и Надя устраивались на дневку.

17

Когда Любка после посещения больницы пришла на свою квартиру в городе, ею овладела страшная слабость. Как опустилась она на кушетку, так и не могла встать, чтобы заняться своими домашними делами или хотя бы зажечь лампу. Сидела и рассеянно вглядывалась в серый квадрат окна, за которым тоже было пусто и глухо.