Незабываемое

Казацкие гербы разных лет. Кое-где на фасадах домов они еще сохранились. Знаменит герб на атаманской печати: здоровенный казак сидит на винной бочке, ковш на коленях, в руке сабля. Веки опухшие, глаза выкатил, словно его кто спьяну холодной водой окатил.

* * *

В центре города – мощёная площадь. Посредине ее – Собор. Перед его византийским величием город расступился. В пустоте площади словно слышится цокот подков, грохот казачьих повозок и тачанок. Чуть пониже солнца – купола.

Некогда золотые, они, рассказывают, были видны вёрст за 70. Недавно в шторм на главном куполе крест покосился. Его сняли, чтобы, падая, не проломил крышу. В открытые двери виден высокий свод, отблеск свечей и люстр. При входе старушка свечи продает. За ней, на полу, занимая прихожую, лежит 6-метровый золоченый крест. Из Москвы привезен – на смену… На вопросы: «Когда купола позолотят? Когда крест поднимут?» у лукавой старушки один ответ – «Как бог даст!»

* * *

Таврия. Места эти когда-то были дном моря. Слой земли здесь невелик, под ним – ракушечник. И Дон рядом, и Аксай, и другие речки, а вода – проблема. Оттого, видно, и береза здесь редкость.

* * *

Дали степные, безбрежные. Дон блещет плесами в знойной дымке. Солнце – в темечко. Улицы в зелень попрятались. Гроздья виноградные в окна просятся…

В саду – одноэтажный домик. Музей-квартира Митрофана Грекова – основоположника известной студии. Во дворе – его строгий бюст: прям, худ, черен, крепок – вылитый Григорий Мелехов. В музее картины, эскизы, наброски… Кони, лошадиные морды, разворот тачанки, колесо во рву… Какая работоспособность и преданность теме! Айвазовский писал море, а Греков– коней. И не надоедало. В музее не только картины Грекова. Портрет колхозницы одной из станиц – Степановой – матери девяти погибших на фронте сыновей – всех ее сыновей. Погиб и муж ее – Степанов. Лицо матери окаменело, взор опущен и печален. Только руки живые, пальцы перебирают теплую шаль… Все – в прошлом. Но такое прошлое будущего стоит.

* * *

Новочеркасск невысок домами. Не выше тополей. Но дома основательны и удобны. На улице просвещения – Технологический институт. Построен в 1911–1930 гг. архитектором Рагуйским, строившим известный театр в Одессе. Здания просторные, окна высокие, в центре – внутренний двор, крытый стеклянным куполом, – в сущности, театральный зал – без сцены и кресел. Напоминает внутренний двор медресе в Самарканде. По гармонии, удобству, достоинству, с которым оно размещено, строение это войдет в коммунистический век. В институте – 23 тыс. студентов (на 200 тыс. населения города). Такая конница технологов – посильнее Первой конной!

* * *

Мой гид – старше меня, город он знает и любит, это заметно; и его знают – учитель. Ему в радость видеть город, общаться с людьми, сопереживать. Он симпатичен мне. Ноги у нас уже не ходят, а души – молодые…

* * *

Лица людей. Мужские профили: то казацкие – упрямые, чубатые, шолоховские, то горбоносые, чернявые – греческие, то курчавые – кавказские. Южный народ. Женские лица: загорелые, белозубые, улыбчивые. Впечатление здоровья – не поэзия, но какая проза!

Навстречу нам идет девушка – небольшого роста, в платье дымчато-голубого цвета, в туфельках на низком каблуке. Легкая и ладная, она словно летит. Икры крепкие, загорелые. Глаза чуть сужены, серые, настороженно-лукавые. Прошла рядом, а будто плечом задела. Если бы можно было заговорить с ней, остановить… Да разве время остановишь.

На выезде из города, у дороги – курган. Вокруг сушь, пожухлая амброзия. Вверх ведут ступени. Рядом, накренившись, стоит каменная баба. Сарматский могильник. Веять бы над ним суховеям половецким, покрывая траву пылью забвения… Но раскопки 80-х годов привели к богатейшей находке: были найдены золотые предметы на сумму в 1,5 млн. рублей. Золото выставлено в Эрмитаже. Осиротел курган. Зато рядом выросло современное кафе. «Сармат» зарабатывает миллионы. Выпотрошенное прошлое работает на настоящее.

* * *

Казачество. А есть ли оно? Исчезли традиции – и в обрядах, и в одежде, и в ремесле. Возможно, что-то, осталось в самосознании, в речи, в характерах и, конечно, в памяти.

Какое противоречивое явление – казачество. С одной стороны, сметка, достоинство, вольница, удаль, силища, а с другой, – псы царские, душегубы революции, особая рота, сельская аристократия, чванство, кастовость. И, казалось бы, так густо замешано – целая эпоха. А не стало прежнего казачества в какие-то несколько десятков лет. Как сахар, распалось и растаяло оно в кипятке революции и социализма. Хозяина не стало, и доспехи вынесены в музей. Новочеркасск ныне – столица без подданных, как Тельшай – столица древних литовцев. Как только сгусток экономики сместился южнее, к торговым путям, Тельшай с его опустевшим величием затерялся в лесах и забвении. С одной стороны, груз истории, а с другой – ординарность современности.

Старые столицы, утратившие темп, пережившие себя, столицы памяти, отставные королевы: платьев в шкафах полно, а на бал – не позовут. Некому… Время вырвалось вперед.