Невыносимый

Не подхожу, да. Но и отпустить не могу. Она – часть меня. Вот такая вот «тихоня и милашка», отчаянно, раз за разом пробуждающая зачатки совести, которая сдохла во мне еще в дошкольные времена. Полнейшая противоположность. И все то, кем я быть не могу. При том, что все равно неотделима.

Тая повторно замирает, а через паузу шумно выдыхает.

– Нет, ты точно дурак, – произносит тоскливо.

Пауза. И звонкий шлепок. Обещал же.

– Ай! – тут же реагирует она. – Сказала же, не смей меня шлепать, извращенец! А не то…

Не договаривает. Комнату заполняет звуком нового шлепка.

– А не то – что? – интересуюсь ехидно.

– Напою до беспамятства и перманентный макияж сделаю, – отвечает в том же тоне.

Задумываюсь. Угроза обстоятельная. Хоть и смешная.

– А не опасаешься, что я по-пьяни еще кому-нибудь ребенка заделаю? – не удерживаюсь от вопроса.

Чувствую, как она напрягается всем телом, явно представляя мою угрозу в действии. Снова глажу ягодицы.

– Только попробуй! Сделаешь так, и можешь забыть о нас с Максом навсегда уже точно. И плевать мне, насколько ты опасен в гневе. Уйду и не найдешь, хоть всю планету вспахай и наизнанку выверни.

Голос – тихий, серьезный. Взгляд – острый и колкий. Но и в том и другом ярко заметны нотки непонятной мне эмоции, так похожие на… обиду и боль? Тоже смотрю на нее, не отвожу взгляда, не отворачиваюсь. И отвечаю вполне себе честно:

– Не уйдешь. Потому что ты моя. Моя жена. Мать моего сына. Просто моя. Вся моя. С потрохами, – отпускаю тонкие запястья, кладу освободившуюся ладонь на лопатки, слегка надавливая и веду вдоль позвонков. – Но ты всегда можешь попытаться, да. Если любишь приключения. И смертница.

– Да? А как же это твое «я тебе не подхожу»? Все, передумал?

Все еще напряжена, как натянутая тетива лука. Да и в глазах никакой мягкости. Лишь твердость и сталь.

– То, что я тебе не подхожу, еще не значит, что я тебя освобожу. Как и говорил прежде, не повезло тебе со мной. Раньше думать надо было. Теперь поздно. Можешь ненавидеть и презирать меня, сколько угодно. Дороги назад нет. Ты – моя.

Вздох. Тяжелый. Шумный. Продолжительный. Не помню, какой по счету за время нашего диалога. И на меня теперь смотрит, как на настоящего идиота.

– Я похожа на ту, кто ненавидит и презирает тебя? – вопросительно выгибает бровь. – Или на ту, кто с тобой из-за отчаяния и страха? Слушай, а сплю я с тобой… ммм… тоже от страха и презрения, получается, да? И второго ребенка согласилась родить тоже поэтому же? – усмехается и качает головой. – Пожалуй, это тогда не мне, а тебе не повезло.

И кто скажет, что в ее словах вдруг находится такого, что в мои мозги снова ментальный кусок раскаленного железа ввинчивается? И сам не знаю. Ведь ничего существенного, по сути, не сообщила. Ничего нового, по крайней мере. Но я все равно отстраняюсь, поднимаюсь на ноги. Даю больше воздуха нам обоим. И возможность остыть.

– Ни тебя, ни сына никто не обидит, пока я рядом, этого достаточно, – озвучиваю, отворачиваясь от нее.

Тая почти сразу перехватывает за руку, удерживая возле себя. Взор ее заметно смягчается, хоть и не до конца.

– Неужели это так сложно – поверить в то, что ты можешь кому-то нравиться? Быть нужным? – замолкает на пару мгновений и добавляет на порядок тише: – Например, мне.

Возможность остыть забыта. Насмешки тоже заканчиваются.