Невыносимая любовь

Изогнутая подъездная дорожка привела нас к бетонному гаражу на две машины, покрашенному неравномерно выцветшей пурпурной краской. Ржавая подъемная дверь была заперта на висячий замок. Из высокой травы и зарослей крапивы торчали скелеты и внутренности шести мотоциклов. Совершать преступления в таком месте – одно удовольствие. К железному кольцу на гаражной стене была приделана длинная цепь без всякой собаки на конце. Здесь мы остановились и вышли из машины. Крапива разрослась до самой входной двери в стиле времен короля Георга. Из дома доносилось уханье бас-гитары, неуклюже повторявшей пассаж из трех нот.

– Ну, где тут интеллектуалы?

Джонни подмигнул и придавил ладонью воздух, словно заталкивая мои слова в невидимую бутылку. Пока мы шли к двери, он перешел на шепот.

– Послушай моего совета, не пожалеешь. Не смейся над ними. В их жизни не так все просто складывалось, как у тебя, поэтому им не хватает... гм... выдержки.

– Что ж ты молчал. Пошли отсюда. – Я потянул Джонни за рукав, но свободной рукой он уже звонил в дверь.

– Да все нормально, – сказал он. – Ты только следи за собой.

Я отступил на шаг и почти развернулся, прикидывая, не уйти ли мне быстренько по этой дорожке, но дверь резко распахнулась, и врожденная вежливость удержала меня. Хлынувший из дома тяжелый запах подгоревшей еды и мочи или какая-то вспышка вне дома на мгновение обрисовали фигуру в дверях.

– Джонни Б. Уэлл! – воскликнул мужчина. У него была гладко выбритая голова и маленькие, выкрашенные хной и навощенные усы. – Какими судьбами!

– Я звонил вчера вечером, помнишь?

– Ну точно, мы договорились на субботу.

– Сегодня суббота, Стив.

– Нет, Джонни, пятница.

Оба посмотрели на меня. Я каждый день просматривал газеты о происшествии в ресторане, и свежий номер лежал у меня в машине, на заднем сиденье.

– В действительности сегодня воскресенье.

Джонни помотал головой. Я почувствовал, что предал его. Стив смотрел на меня с ненавистью. Думаю, не из-за двух потерянных дней, а из-за моего «в действительности». Он был прав, подобные выражения здесь неуместны, но я выдержал его взгляд. Он сплюнул чем-то белым в крапиву и сказал:

– Ты, значит, хочешь купить пистолет и патроны?

Джонни с интересом рассматривал проплывающее облако.

– Так мы войдем или как?

Стив задумался.

– Если сегодня воскресенье, у нас должны быть гости.

– Ну да, это мы и есть.

– Вы были вчера, Джонни.

Мы старательно засмеялись. Стив отодвинулся, и мы прошли в вонючий коридор.

Входная дверь закрылась, и мы оказались почти в полной темноте. Словно оправдываясь, Стив сказал:

– Мы тут жарили тосты, а собака загадила весь пол на кухне.

Вслед за Стивом мы прошли в глубь дома. Каким-то образом упоминание о собаке создало впечатление, что семь с половиной сотен за пистолет – довольно справедливая цена.

Мы оказались в большой кухне. Пласты голубого дыма от горелого хлеба парили на уровне плеч и подсвечивались солнечным лучом из стеклянной двери в дальнем углу. Человек в комбинезоне и резиновых сапогах посыпал пол хлоркой из цинкового ведра. К Джонни он обратился по имени, а мне кивнул. Собаки не было видно. У плиты стояла женщина и что-то перемешивала в кастрюле. У нее были распущенные волосы до пояса. Она двинулась к нам плавно и неторопливо, и я определил для себя ее тип. В Англии хипповали в основном юноши. Тихие девушки определенного типа сидели, поджав ноги, в сторонке, обкуривались и подносили чай. А потом, точно так же, как во время Мировой войны прислуга покинула благородные дома, все эти девушки разом исчезли, как только заявило о себе женское движение. Их больше невозможно было найти. Но Дейзи осталась. Она подошла и представилась. С Джонни она, конечно же, была знакома и, здороваясь с ним, прикоснулась к его руке.

Я решил, что ей под пятьдесят. Прямые длинные волосы были последней ниточкой, связывавшей ее с молодостью. Неудачи избороздили лицо Джонни, у Дейзи же опустились углы рта. Позже я обращал внимание на подобную черту у женщин моих лет. С их точки зрения, всю жизнь они отдавали себя до конца и ничего не получили взамен. Мужчины оказывались подонками, социальный контракт – несправедливостью и сама биология – сплошной печалью. Под грузом всех разочарований улыбки прогибались и застывали в перевернутом виде – лук Амура, несущий утрату. На первый взгляд в них читалось лишь неодобрение, но в каждой паре губ была своя печальная история, хотя их владелицам и в голову не приходило, какие тайны могут всплыть наружу.

Я назвал Дейзи свое имя. Она продолжала держать Джонни за руку, но обращалась ко мне:

– Мы решили устроить поздний завтрак. Но нам пришлось начать все сначала.

Через несколько минут мы сидели вокруг длинного обеденного стола, каждому полагалась миска каши и кусок холодного тоста. Напротив меня сидел тот, что мыл пол, его звали Зан. У него были огромные предплечья, мясистые и безволосые; я ему, похоже, не понравился.