Невыдуманные рассказы

Филумов очнулся и медленно продолжил свой путь. От кафедральной площади свернул на проспект Ленина, переименованный в честь князя Гедиминаса. Людей и машин здесь также было немного. Не спеша подошёл к зданию центральной почты и, решив, что пора углубиться в старый город, с проспекта свернул на Татарскую. Улочка почти не изменилась. Вот и областной военкомат. Вывеска указывала на то, что здесь теперь находится Министерство охраны края. Вспомнил, что отсюда его забирали на службу в армию и тут он дожидался отправки почти трое суток на голых деревянных нарах; было девятое мая, День Победы, пронзительно голубое небо, город праздновал, а Филумов томился. Он только что расстался с Натэллой, надолго (он тогда не знал, что навсегда). Он едва оторвался от её тела. Старался запомнить его изгибы, ямки, бугорки, мелкие пупырышки на ногах, упругую округлость плеч, острые розовые соски небольших грудок, теплоту и нежность рук, вкус губ, аромат, запах – всё, что за годы встреч стало таким близким, почти родным. Кто-то передал, чтобы он выглянул на улицу, и, когда он посмотрел вниз из окна третьего этажа, увидел Натэллу. Она была в гипюровом платье без рукавов и с открытой шеей. Смотрела на него вверх своими большими, широко расставленными карими глазами, что-то шептала, улыбалась ему, плакала и снова улыбалась, и так пронзительно белели лицо, шея и руки рядом с ярким пурпуром гипюра.

Потом были три года службы на флоте. Натэлла через год после его отъезда вышла замуж, родила дочь. Потом, когда он вернулся со службы, они несколько раз виделись. Филумов делал несуразные и нелепые попытки вернуть её, но всё изменилось: он, она и то, что их окружало, стало другим. Это были уже совсем другие отношения, и Филумов не хотел об этом думать. Он запомнил Натэллу такой, какой видел из окна военкомата девятого мая много лет назад, с глазами, полными любви и слёз.

Улица поднималась вверх, поворачивала направо и вывела его к Доминиканскому монастырю, к церкви Святого Духа, затем он спустился налево, мимо антикварного магазина к университету и Святым Иоаннам, вышел на Пилес. Тут было множество лотков и палаток, торгующих поделками из янтаря. На повороте он увидел Мальвину.

Она возникла как призрак. Вернее, как пародия на призрак. Потому что, во-первых, была живая, во-вторых, ничуть не изменилась за эти почти двадцать лет. Возраст ее не поддавался определению. Мальвине можно было дать одновременно сорок и шестьдесят лет. Никто не знал, где и на что она жила, чем занималась. В прошлом её каждый день в любое время года можно было встретить около центрального универмага. Вид её ошарашивал, особенно тех, кто видел её впервые. Любая разодетая и накрашенная цыганка рядом с ней проиграла бы в яркости наряда и макияжа: жгучей черноты волосы, белый платок с большими кричащими цветами и бахромой, выбеленное лицо, густо накрашенные брови и глаза, грубо намазанные губы и нарумяненные, словно у матрёшки, щёки, нос крючком, на шее и груди связка неимоверных бус, платье, больше напоминающее сшитые вместе флаги всех стран мира. В руках какая-то блестящая сумка и на ногах лакированные туфли, вышедшие из моды лет тридцать назад. Милостыню она не просила, во всяком случае, открыто. Она стояла, и на её лице блуждала странная улыбка. Возможно, она таким образом предлагала себя, но трудно было представить мужчину, который бы соблазнился на подобное чучело. Она давно стала местной достопримечательностью и объектом постоянных насмешек. Филумов помнил, как кто-нибудь из друзей после долгого шатания по Бродвею, или коротко Броду, как они тогда называли проспект Ленина, предлагал пойти посмотреть на Мальвину.

Вот эту Мальвину увидел Филумов на Пилес. Этот живой призрак прошлого вызвал в нём сложное чувство веселья и тоски, близкое к умилению, Она нисколько не изменилась и всё так же странно улыбалась, только поменяла диспозицию: понятно, тут теперь находились основные туристические тропы и скопление публики.

Он прошёлся по лавкам. Разглядывал бусы, кулоны, кольца. Странно, но, несмотря на обилие янтарных поделок, почти во всех лавочках и палатках продукция была одинаковой, а его интересовали оригинальные вещи. Он искал подарок для жены. Наконец, он выбрал ожерелье, собранное из янтаря совершенно разного по цвету – от слоновой кости до почти красного. Оно повторяло цвет осенних листьев.

Филумов немного поговорил с янтарной продавщицей, расплатился и двинулся в сторону Замковой горы. Ему захотелось прогуляться по осеннему парку.

***

Он неспешно шёл по аллее, огибающей подножие Замкового холма. Цветы на клумбах уже отцвели. Под ногами солнечные ворохи листьев и озерки луж. Ступал по листьям, хотя ему было жалко топтать такую красоту. Навстречу медленно двигались редкие люди, а иногда вдруг замирали, зависали в воздухе, стараясь оторваться от осенней промозглой земли, улететь, взмахнув зонтами, в южную сторону. Небеса и листву над головой пронизывали мокрые, смазанные чёрным лаком дождя ветви старинных лип.