Невыдуманные истории

Но главное испытание поджидало их не во время сооружения высотных пирамид или головокружительных темповых упражнений. Они оставили себе под финиш один трюк, который хотя и возводился в ранг наивысшей категории трудности, но для них особой сложности не представлял. Последний шаг, когда все остальные претенденты на золото остались на грудь сзади, хотелось сделать без особых мудрствований. Медали уже поблескивали в открытых коробочках, а судьи готовились занести фамилии в почетные грамоты. И никто не вспомнил о том, что у последнего шага есть своя запутанная и странная психология.

В эти минуты Мотузенко выглядел чрезвычайно сосредоточенным. Он был первым этажом в четверке, и его главной обязанностью считалось ловить и держать партнеров.

«Я стою, как скала. А ноги — как два рельса», — Мотузенко вспомнил слова, услышанные от известного в прошлом акробата, также работавшего нижним в четверке, и ему стало смешно. «Да, были времена, ничего не скажешь. Главное, чтобы ты был самым тяжелым. Килограмм на двадцать больше остальных. И правила дурацкие были — нижнему и вольные упражнения можно не выполнять. Скука, да и только!»

Они готовились к последнему трюку. Мотузенко и старший брат Анатолий стали на расстоянии двух метров лицом друг к другу, а верхний — Виктор должен был подняться на плечи Мотузенко. Трюк могли выполнять трое, четвертый — Владимир — наблюдал, как Виктор будет с плеч Мотузенко перелетать на плечи старшего брата, сделав по пути то, что на профессиональном языке акробатов называется «сальто сгиб-разгиб», или «щучка».

Осталось совсем немного времени для того, чтобы собраться и перестать обращать внимание на все, кроме предстоящего номера. Но слова «как скала, как два рельса» никак не выходили из головы. «Теперь нижний — на все руки мастер: и прыгает здорово, и плечи имеет что надо. А собой обыкновенный, как все».

Оставалось сделать последний шаг. Чего уж проще — легкий шепот «ап!», и делу конец. Виктор уже стоял у него на плечах. Он даже не успел заметить, как это произошло. Движения, доведенные до автоматизма, не оставляют следа.

Все было ясно и просто. И, взглянув вверх, на Виктора, Мотузенко продолжал думать о своем. «Стою, как скала». …А вот ведь не устоял однажды. Поздним вечером. Двое бежали по улице, трещали милицейские свистки. Первый из бежавших неожиданно ударил его по голове чем-то твердым. Сразу стало темно. Потом прояснилось, и он заставил себя подняться с земли и броситься на вторую черную тень.

Мышцы у Мотузенко сжались.

Длилось это, быть может, сотую долю секунды. И в этот же миг плечам стало легко. Он понял, что Виктор уже в воздухе, хотя они и не успели отрегулировать синхронность. Смотреть вверх уже не хотелось…

Виктор — человек чуткий. И когда плечи под его ногами едва вздрогнули, все вокруг показалось и зыбким, и неустойчивым, и ненадежным. Он глянул вниз, хотя твердо знал, что именно этого ему не следовало делать. Все акробаты свято соблюдают свою первейшую заповедь: если стоишь вот так, наверху, на чужих плечах, когда опора шатка и надо угадать почти неуловимый момент, когда скорости, заложенные в телах людей, составляющих одну колонну, полностью совпадут, именно в этот момент самой страшное — взглянуть вниз, на пол. Чувство, немедленно возникающее вслед за этим, напоминает то головокружение, которое появляется у человека, вышедшего на балкон высотного здания и не понимавшего до сих пор, на каком этаже он находится.

Далеко внизу завертелся пол, и надо было как можно быстрее остановить это угрожающее кружение. Виктор еще оттянул взгляд от пестрых спиралей и тогда увидел весь зал.

Одиноко стоял он наверху и думал о том, что дернул же его черт связаться с акробатикой! Можно ведь было в конце концов сделаться гимнастом. Там хоть есть какая-то опора, есть перекладина, брусья, ручки копя или кольца, и ты твердо знаешь, на каком свете находишься. А здесь нет ничего, и просто непонятно, как можно ориентироваться в пространстве без опоры и поддержки в то ничтожное время, которое отведено толчку, прыжку, переворотам и приземлению!

И так ему стало обидно и горько, так захотелось, чтобы наступила поскорее желанная определенность, что он, не раздумывая больше, бросился вверх и вперед. Лучи прожектора укололи глаза, промелькнули светлые и темные туманные пятна.

Ноги выпрямились, чтобы найти опору, но лишь нащупали ее кончиками пальцев.

Он упал. Не может быть у акробата чувства тяжелее того, которое появляется, когда он ощущает, что прыжок не удался. Разлад, возникающий в его теле, разлад, появляющийся между ним и партнерами, которые кажутся частью его самого, настолько мучителен и ужасен, насколько огромна радость, когда все выходит согласованно, точно, красиво. Из-за этой радости стоит заниматься акробатикой. Ради нее он сделает чуть позже еще одну попытку, забудет о зрителях и аплодисментах и будет помнить только о том, что делает его сильным…