Невская битва. Первый подвиг Александра

Сам не зная почему, псковитянин вдруг отрицательно покачал головой. Почему-то ему не хотелось читать новгородцу написанное. Он никому не говорил, что грамотен, меньше знаешь, дольше живёшь, так любил повторять его отец. Даже посаднику Твердиле Иванковичу не сказал, может, потому и отправил его посадник с таким поручением. Если бы знал, что грамотен, не рискнул бы.

Боярин снова уставился в написанное. И вдруг псковитянин заметил, что он не читает, а просто разглядывает, причём не грамоту, а его самого. Онаний сидел так, чтоб в тени не видно было его лица. «Проверяет», — усмехнулся гонец. Пусть себе, только бы уйти отсюда скорее, даже в ночь, только подальше от бешеных псов во дворе и от злых глаз их хозяина. Не выдержав, гонец спросил:

— Отвечать станешь, боярин? Или я пойду?

— Куда? — хмыкнул тот. — Ночь на дворе.

Псковитянин вдруг разозлился:

— Так что, я до утра перед тобой столбом стоять буду?! Устал с дороги.

Колючие глаза снова принялись ощупывать его лицо:

— Где до самой ночи был? Небось давно в город пришёл?

— Нет, едва успел, чтоб ворота не закрыли.

— Всё одно, давно уже!

— А на твоём дворе что, написано, что он твой?! А хоть и писано было бы, я читать не умею.

— А как нашёл?

— Во Пскове рассказали, чтоб не плутал. Только одно дело не плутать днём, а совсем другое ночью. Боярин, я и правда пойду.

— У тебя есть кто в Новгороде?

Псковитянин помотал головой:

— Родных нет, а знакомый есть один. Может, найду... А нет, так где в другом месте переночую. Правда устал...

Наконец Онаний сжалился:

— У меня переночуешь, утром ещё расскажешь про посадника и то, как шёл.

— Кто шёл? — насторожился псковитянин.

— Ты шёл! — снова вперился в него взглядом Онаний.

«Ой-ой», — подумал гонец, но возражать не стал.

Утром, не успели поговорить, как вдруг загудел вечевой колокол. Боярин вскинулся:

— С чего бы?

Но поспешил, без него вече не должно пройти, мало ли что князь новое придумает. Стоило Онанию уйти, немного погодя во двор вдруг влетел княжий дружинник, за спиной ещё пятеро.

— Живо гостя, что ночью пришёл за боярином!

Верный пёс Гостята замотал головой: разве можно без ведома хозяина признавать, что был такой гость вчера:

— Какие гости, что ты?! Мы ночами спим, а не гостей принимаем.

Дружинник наступал грудью, оттесняя Гостяту к стене:

— А лгать княжьему человеку станешь, самого туда потащу! Говори, где тот гость!

— Ушёл, вот те крест ушёл! Да и был-то по ошибке, шёл к боярину Колбе, а попал к нам. Переночевать пустили, не гнать же ночью со двора? Но утром сразу и ушёл. У Колбы ищите. — Гостята был очень доволен придуманной ложью.

— Бога ты не боишься, тать поганый!

Чтобы отвлечь дружинника от опасной темы, Гостята сделал вид, что обиделся на татя. Но тут псковитянин сообразил, что теперь ему живым не уйти, если дружинники заберут его с собой, то, может, ещё и спасётся, а вот этот сморчок точно прикажет жизни лишить, чтоб не оставлять свидетеля. Осознав, что это его последняя возможность спастись, псковитянин крикнул в маленькое оконце клети, в которой просидел под замком всю ночь:

— Здесь я! Заперт только!

— Открывай! — показал на замок дружинник.

Гостята округлил, сколько смог, свои маленькие поросячьи глазки:

— Ах ты тать-душегуб! Его накормили, напоили, спать положили, а он ещё и в клеть воровать полез?!

— Открывай, открывай, — поторопил его дружинник — Князь сам разберётся, что за воры у тебя запертыми сидят и что за гости по ночам ходят.

К вечевому помосту, не спеша, подходили бояре, несмотря на тёплую погоду, в богатых шубах, шапках, с посохами. Важные... Перед ними расступались, Новгород город хоть и вольный, но боярство почитает, всё же у них власть повседневная, у них закрома новгородские. Конечно, чтят не так, как в других городах, в глаза не заглядывают и шапки не ломают, но и путь не заступают. Бояре идут!

А они шли нарочито медленно. В вечевой колокол зазвонили без их воли, по требованию князя. Хотя по уряду и князь может вече собрать, но мог бы хоть гонца прислать, сказать зачем. Так ведь нет, что о себе мыслит? Снова зазнался, воином мнит великим? Ничего, не впервой, обломают гордость-то.

На помост взошёл боярин Онаний в большой зелёной шубе, подбитой по тёплому времени собольком, даже такую же соболью шапку не снял, хотя по шее от волос уже струился пот; боярин почувствовал, что и на висках вот-вот потечёт. Было жарко, Онаний мучился и оттого злился всё сильнее. Следом за Онанием поднимались и другие — Никитий, Семён, меж ними посадник Степан Твердиславич, потом ещё трое. Остальные не пошли, нечего князю потакать. Онаний тоже досадовал на себя, не надо было идти. Но ему вдруг захотелось примерно наказать строптивого князя, выставить виноватым в ненужной тревоге перед народом, мол, мальчишка, зазвонил в вечевой колокол, с умными людьми не посоветовавшись. Боярин решил всё, о чём бы ни сказал Александр, объявить неважным, не стоящим их боярского внимания.

Потому, когда посадник объявил, что князь говорить станет, и сам Александр встал перед людьми, узкие губы боярина презрительно искривились.