На Неве необычны летние ночи, князь Александр часто рассказывал жене, что там тьма совсем не наступает, вечерние сумерки, задержавшись, плавно переходят в утреннюю зарю. Княгиня дивилась, но тутошние зори ей нравились ещё больше. Закаты над красивым Плещеевым озером почему-то розовые. Розовая вода, розовое небо, и на нём чайки, тоже розовые. Чаек много потому, что много рыбы. Переяславль славится своей рыбой. Целыми обозами развозят нежнейших снетков и светлую сельдь из города во все концы. И на княжий двор в стольный град Владимир тоже.
Но главное богатство Переяславльского княжества его земля. Недаром тут говорят: «Бросишь наземь оглоблю, к утру прорастёт». Сторицей платит эта земля за заботу о ней. Щедро одаривает земледельца хлебушком для его стола да овсом для коней. Богатая земля, и люди хорошие. Славен Переяславль и князьями. Городом правили почти все предки князя Александра, ведь заложил его сам Юрий Долгорукий. Потом здесь строил Спасо-Преображенский собор Андрей Боголюбский, потом дед князя Александра Всеволод Большое Гнездо, сидел здесь и его отец, князь Ярослав Всеволодович. Теперь настала очередь князя Александра Ярославича, которого новгородцы прозвали Невским.
Его любили в городе, и сам князь не чинился, не загордился своей воинской славой, вёл себя так, точно Новгорода и в помине не было. Переяславльскими заботами жил молодой князь, а уж что у него на душе, не знал совсем никто, даже любимая жена, княгиня Александра. Ни к чему ей беспокоиться, снова тяжела княгиня, пусть детей вынашивает да рожает, а уж с новгородцами князь сам справится.
Если бы спросили саму княгиню Александру, то она ответила, что ей город мил и никакого другого не хочет! Но непременно добавила:
— Но будет так, как решит муж.
Князь Александр воин, а врагов вокруг не перечесть, потому его дружина не почивает на лаврах, учится и учится. Она разрослась за то время, что Невский в городе. Его Невским здесь никто и не зовёт, та слава больше для Новгорода, а в Переяславле он Ярославич. И то слава Богу! Александру город тоже пришёлся по сердцу, и если б не болела душа за северные новгородские земли, то лучшей доли для себя не искал бы.
Всё это «бы»... Оно никак не давало успокоиться князю Александру, от оставшихся в Новгороде верных людей знал, что плохи дела у соседей-псковичей, что немцы уже не только их земли захватили, но и новгородские попирать начали. Услышав про Копорье, даже побелел лицом: вот оно! Это начало, если Господин Великий Новгород сейчас не опомнится, то потом устоять не сможет. К городу врагов подпускать нельзя, плох тот князь, что под своими стенами бьётся, осаду выдерживая! Ты врага ещё на подступах бей, тогда тебе слава будет, а не за гибель горожан на крепостных стенах. Но Новгород без князя, и вече пока молчит.
Хуже нет ждать да догонять, всё кажется, что время ползком ползёт, как улитка. Чтоб не считать дни, князь старался найти занятие с раннего утра до позднего вечера. Был всегда окружён людьми, озабочен. А ночью, когда оставались вдвоём с нежной молодой женой, старался думать только о ней и о детях, о Васеньке, который мирно посапывал в своей люльке, и том, что уже бьётся ножками во чреве матери.
Каково же было его изумление и обида, когда узнал, что новгородцы прислали к отцу гонца просить на княжение, но не его, а брата Андрея! Казалось, Александра обманули в лучших надеждах. Измена дорогого ему города давалась тяжело. Сначала не мог поверить:
— Неужто и правда вече решило?!
Новгородец Осеня, привёзший князю такую новость, только руками развёл:
— Вече, княже, да только сдаётся мне, что бояре решение по-своему повернули. Вече требовало Ярославича, они и попросили князя Андрея Ярославича.
Помолчав немного, Осеня вдруг спросил-попросил:
— Что будет, княже? Поможешь брату, коли лихая година придёт?
Не сразу ответил Александр, потом сокрушённо головой покачал:
— Лихая година уже пришла на Новгородчину. А брату помогу... Не его вина, что меня Новгород прогнал. Да и не только брату будет та помощь, а всем новгородцам, что со мной на Неву против шведов биться ходили. На них обиды не держу, хотя и не вступились перед боярами.
Осеня опустил голову ниже некуда, горько ему было за князя, стыдно за новгородцев. В город возвращался галопом, коня почти загнал. Как прибыл, сразу к воеводе Мише кинулся, потом к посаднику Степану Твердиславичу, которому вера у новгородцев была. И уж вместе они пошли к епископу Спиридону.