Невольница: его добыча

Гектор ни разу не заговаривал о чувствах, но мне это было и не нужно. Слова были лишними. Я их не ждала. Пожалуй, Лора на это сказала бы, что я все сама себе придумала. Пусть так. Я хотела это выдумать, чтобы хоть немного пожить иллюзией.

Когда он поцеловал меня, земля и небо поменялись местами. Не принуждал — манил и увлекал. Я никогда не видела нежных мужчин.

Гектор обхватил меня и тут же зашипел от боли.

Я отстранилась, убирая его руки:

— Рана только схватилась. Любое неосторожное движение — и шов разойдется. Не хочу штопать тебя еще раз, прости.

— Знаю. Может, оно и к лучшему. Не хочу, чтобы это было здесь.

— Ты такой сентиментальный?

Я удивилась. Какой разительный контраст. При первом знакомстве он показался мне грубым нелюдимым хамом, с которым не слишком-то хотелось иметь дело. Тот неожиданный поступок с Мартином немного очеловечил его, но не слишком. Мне бы в голову не пришло, что этот человек способен на нежности. Все это не вязалось вместе, но, видимо, уживалось. Или казалось, что уживалось.

— Может быть, — он вздохнул. — С годами многие становятся сентиментальными.

— Может быть… — Я положила голову на его согнутую руку, уткнулась носом в щеку: — Почему Мартин не хотел лечить тебя? Вы плохо ладите, я давно заметила.

Этим вопросом я разрушила милую идиллию, вернула нас в неприглядную реальность.

— Потому что от меня мертвого ему больше пользы, чем от живого. Мы не обязаны ладить — просто терпим друг друга. Большего не требуется.

Прозвучало цинично, равнодушно. Он находил это просто сухим фактом.

— Что это значит?

— Это значит, что он с радостью продал бы Великому Сенатору мой неприятный окоченелый труп за приятную сумму золотом.

— Почему он тогда не может продать тебя живого?

Гектор усмехнулся:

— Это многое осложнит. Это уже открытое предательство. А мы, как ни крути, все же на одной стороне.

— А первое разве нет?

— Мартин всего лишь наемник барыга. Никто не станет ждать от него слишком широких жестов. Он как шлюха — ласкается к тому, кто заплатит. — Он вздохнул и зарылся носом мне в волосы: — Со мной все проще. С тобой сложнее.

Я сама часто думала об этом, но предпочитала гнать такие мысли, иначе становилось невыносимо. Раньше, но не теперь.

— С тобой я ничего не боюсь.

Он какое-то время молчал, будто хотел что-то ответить, потом бросил:

— Твою цену увеличили — я видел в городе.

В груди похолодело:

— Сколько?

— Пятьдесят тысяч. Я не хотел тебе говорить. Но теперь и эта информация могла устареть.

— Зря. Я должна это знать. Я заплатила ему слишком мало, да? Что такое двадцать две тысячи? Еще и торговалась, как последняя дура. Думала, это поможет мне приобрести хоть какой-то вес в их глазах.

Гектор тяжело вздохнул:

— Вес у них ты никак не приобретешь — можешь даже не пытаться. Ты чужая. И останешься чужой. Думаю, никто не подозревал, что будут фигурировать такие суммы. Я сам удивлен. Пятьдесят тысяч за беглого раба... Можно купить отменный десяток, а остальное год пропивать. Это слишком даже для такого ублюдка, как де Во.

При звуке этого имени меня передернуло. Гектор прижал меня к себе.

— У меня немного припрятано. Может, все отдать Мартину?

— Поздно. Запахло слишком большими деньгами. Я сейчас знаю не больше тебя. Безопасно будет только тогда, когда ты уберешься отсюда.

Я села на кровати и закрыла лицо ладонями. В заботах о Гекторе я совсем забыла о своих несчастьях.

— Я не понимаю, зачем это все.

Гектор закурил, глядя в потолок:

— Я, кажется, понимаю. Бывают женщины, из-за которых развязывают войны и стирают в пыль города.

Я пожала плечами:

— Но причем тут я?

Он усмехнулся и ничего не ответил, продолжая дымить сигаретой.

Я все же решилась задать вопрос, который меня мучил — в память врезались небрежные слова Мартина.

— Где тебя ранили.

— В борделе.

Прозвучало просто, буднично. Доброволец не солгал. Внутри кольнула глупая ревность:

— Что ты там делал?

Он рассмеялся:

— Что мужчины делают в борделях?

Я опустила голову: ну да, глупый вопрос. Отвернулась, пряча лицо, но почувствовала его теплую руку на спине.

— Этот бордель держит моя давняя знакомая — бывшая смотрительница гарема моего дяди. Я знаю ее с детства. Не ревнуй: она старая толстая лигурка. Отличная тетка, хоть и жадная до денег. Своего не упустит. Я помогаю ей, а она помогает мне. Меня не интересуют ее девочки. Ну, разве что иногда.

— Я не ревную, — вылетело слишком громко.

Я поднялась и вышла за дверь — не хочу слушать его оправдания. Мужчины есть мужчины.

53

Пятьдесят тысяч геллеров. Пятьдесят тысяч геллеров… Эти цифры не выходили у меня из головы целую неделю. Пятьдесят тысяч геллеров. Я решила спуститься в столовую. Поболтать с Саниллой, понаблюдать. Гектор, наконец, крепко встал на ноги и теперь где-то болтался. Сказал, что едва не сошел с ума от необходимости лежать в кровати. Назвал меня тираном.

Санилла заулыбалась, когда заметила меня:

— Здравствуй, милая! Видела, видела твое высочество. Обедал. Сидел в своем углу. Как новенький, паразит. Все твоими заботами, — вышло как-то брезгливо.

Я опустила локти на стойку раздачи и улыбнулась в ответ:

— Я так рада, что он поправился.